В груди до боли сжималось сердце, но мне казалось, что все это не со мной. Словно сторонний наблюдатель в собственном теле… Однако я произнесла это быстро. Слишком быстро. Достаточно для того, чтобы это показалось подозрительным.

– Вас ищет мисс Айрис.

Молчание, которым меня окатили, было холоднее, чем сотня айсбергов. И висело надо мной как занесенная плеть, пока в коридоре не послышались голоса официантов, спешащих в нашу сторону. Стоять дальше в таком положении было бы слишком странно.

Зажмурившись, точно от яркого солнца, и натянув наитупейшую улыбку, я разогнулась и приветственно помахала ручкой, не иначе как умалишенная.

– Ну, я побежала! – и тут же крутанулась на каблуках и пустилась навстречу офигевшим официантам.

– Кристина, постой… – окликнул меня Драйден.

Я заставила себя пропустить слова мимо ушей. Не воспринимать их. У меня не было никаких сил искать в его интонации малейшие намеки, которые могли бы подарить крупицу надежды. Или, наоборот, с корнем вырвать ее ростки в душе.

– Извините, мне надо в туалет!

Самая. Дурацкая. Отмазка. На свете!

Но придумать ничего другого у меня не получилось, да и туалет я все-таки нашла. И в кабинке действительно закрылась. Так и сидела какое-то время, слушая, как сердце сходит с ума в груди.

Сперва мне казалось, что сейчас начнется истерический хохот. И он был где-то рядом. Потом я думала, что заплачу. Просто от того, что теперь у меня дико болела голова. Реальность медленно, но верно переставала быть серым подрагивающим пятном. Хотя вместо этого по телу снова начал разливаться холод.

Теперь нужно выйти отсюда. А потом… каким-то чудом дожить до конца банкета. Сегодня ночью я определенно буду рыдать на плече у Джен. А может, и у Айри с Марией до кучи. Поревем вместе, как лучшие подружки на девичнике по случаю расставания с бойфрендом. Но это все будет позже. Не сейчас.

Я плохо запомнила, как отважилась на этот шаг, но все-таки покинула свое укрытие. Медленно доползла до умывальника, положила мешочек с перстнем на край мраморной раковины и выкрутила кран с холодной водой. С минуту слушала ее шипение, а потом умылась и даже – не повторяйте это дома – позволила себе сделать пару глотков!

И, глядя на себя в зеркало, коротко хохотнула. Джозефсон, я думала, что ты давно перестала быть маленькой сопливой девчонкой! Не-а, оказывается, нет.

Отражение ничего не ответило на это, и я подняла руки в жесте «сдаюсь».

К хренам все! Сейчас куда важнее привести себя относительно в человеческий вид и вернуться в Зеркальный атриум. Я уперлась руками в край умывальника и привстала на носочках, чтобы оказаться лицом к лицу с зеркалом.

Чертова стекляшка была безжалостна, как никогда. Я видела покрасневшие глаза, бледные губы, общую помятость и затраханность. И совсем не том смысле, в котором бы хотелось.

И едва я собралась сказать зеркалу какую-то чушь вроде: «Ну, что, приплыли, подруга?», как дверь в дамскую комнату плавно открылась. Рука с идеальным французским маникюром придержала ее. Изабель осмотрела помещение, будто выискивая других посетительниц. На меня она даже не взглянула, но направилась прямиком к зеркалу и встала у соседнего умывальника.

Я окончательно обалдела и просто продолжала ошарашено наблюдать.

Жена главы канадского Комитета поправила на себе ожерелье, бретели топа под пиджаком. Каждое даже самое крохотное ее движение было наполнено грацией. Один раз Изабель все-таки бросила на меня взгляд через зеркало, сделала манящий жест рукой, и из небольшого фиолетового портала выплыл молочно-белый, как и все в ее наряде, ридикюль, расшитый жемчугом. Продолжая игнорировать меня, она вытянула оттуда сначала золотую пудреницу и, как профессионал, поправила тон. Вслед за пудрой пришла очередь помады. Нейтральный чуть розовый оттенок, который показался из золотистого тюбика.

Очень медленно и аккуратно она подкрасила губы и на пару секунд сжала их, чтобы лучше распределить цвет. Сделала это с каким-то особенным удовольствием. Похоже на медитативный ритуал. Или даже идеально выверенный танцевальный номер.

А затем Изабель притворилась, что только сейчас заметила меня и наконец-то соизволила повернуться.

– Ну, здравствуй, племянница, – взгляд серых глаз пронзил меня насквозь. – Может, расскажешь, чего ты хочешь?

– Прос-тите? – вырвалось у меня так, будто собеседница с ходу ударила под дых.

– Как утомительно… – она склонила голову чуть набок. – Хорошо, я повторю еще раз и предельно ясно. Что ты хочешь за то, чтобы собрать свои вещички и убраться как можно дальше от Драйдена и от Бюро?

И тут я не выдержала и немного нервно рассмеялась. Еще минуту назад я была готова едва ли не восхищаться ею. Даже, посыпая голову пеплом, признать, что рядом с Драйденом должна быть подобная статная женщина, а никак не фриковатая демоническая певичка с крыльями. На полсекунды вообще представила, как сама развернулась и картинно убежала в откуда-то нарисовавшийся в дамской комнате закат! Но теперь…

– Извините, боюсь, что ничего не получится.

Я подняла подбородок, но не стремилась никого уязвить или выглядеть вызывающе.

– О, – удивилась Изабель с расплывающейся улыбкой, – и что же вас держит в Бюро?

– Мне там нравится! – отчеканила я, окончательно занимая оборонительную позицию.

Внутренний энтузиазм, правда, начал быстро сдуваться. Я тут же вспомнила и «несчастливую шестерку», и пресловутую «честь мундира», и непростые события, через которые прошла, будучи агентом-стажером. Но Изабель Ворд последний человек, который должен об этом знать. Моя задача – как можно правдоподобнее попрактиковаться в отыгрывании хладнокровия.

Да, именно сейчас! Потому что никто не будет меня спрашивать, готова я к ее нападкам или нет!

– Странно, – женщина мягко коснулась отманикюренными пальчиками края мраморного умывальника, – я слышала, что ты мечтаешь об обычной жизни в Нью-Йорке и… о сцене и выступлениях, разве нет?

Слова возмущения застряли в горле вместе с судорожным вдохом. От миссис Ворд эта деталь не ускользнула. В глазах Изабель появился лукавый блеск, а улыбка стала еще шире.

– Я могу помочь тебе с этим, – чуть более приглушенно произнесла она и, глянув на мешочек с перстнем Защитника, добавила: – Конечно, если ты покинешь Бюро. И Драйдена.

Вся жизнь в Нью-Йорке с того момента, как я пришла в школу искусств, и до последнего выступления в третьесортном баре пролетела у меня перед глазами. Мне на секунду показалось, что из ниоткуда появились полупрозрачные фиолетовые нити и стали опутывать меня. В помещении будто стало темнее, а сам воздух уплотнился.

Я открыла рот, но вдруг, словно наяву, увидела перед собой Мелкого. Он улыбался, как в тот день в его собственном разуме. Как тогда, когда протянул мне руку. А потом я вспомнила выражение лица Драйдена там, на служебной лестнице, и мне снова стало легче дышать.