Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кости вычищены добела. Даже принимая во внимание падальщиков и палящее солнце, на это ушло бы по меньшей мере месяц.
— Но мы спасли тебя всего неделю назад, — сказал Турнам.
Я ощетинился, услышав слово «спасли», но спустил это.
— Тогда, должно быть, песчаная буря. Сильная.
Я встал и внимательно осмотрелся по сторонам.
За исключением кругового заклинания, которое удерживала на месте магия, пустыня была нетронутым ковром песка. Это само по себе говорило о времени случившегося.
— Буря не могла разразиться больше дня тому назад.
Гхилла посмотрела на меня подозрительно, как всегда:
— Почем ты знаешь, мальчик?
— Осмотрись вокруг, девочка. Все вокруг слишком гладкое. Непотревоженное. Если бы ты вернулась сюда завтра, ты бы нашла следы животных, клочки останков и другие признаки жизни.
Значит, я опоздал на день, чтобы узнать, что случилось с Рейчисом.
— Эй, — сказала Диадера, взяв меня за руку.
Она притянула меня поближе и вытянула палец, чтобы коснуться моей Черной Тени. Я уклонился, как всегда, но она отказалась меня отпустить.
«Это не твоя вина, — сказала она, посылая свои мысли через нашу связь. — Лучше тебе жить с виной, чем умереть из-за неуместной верности».
Я отодвинулся, прервав контакт. Я не был готов расстаться со своей виной, а со своим долгом перед Рейчисом — совершенно не готов. Но у меня начала рождаться идея.
Я повернулся к Бателиосу:
— Твои слезы… Они могут показать мне, что случилось с Рейчисом?
Бателиос чуть ли не вздрогнул, услышав мое предложение, морщины на его лбу углубились, заставив его выглядеть старше, чем он был.
— Боюсь, один я не смогу.
Его взгляд обратился к Сутарей.
— Мне бы понадобился алакратист. Нам пришлось бы…
Он не договорил.
Отвращение на лице Сутарей, когда она посмотрела на Бателиоса, и то, как она обхватила себя руками, красноречиво говорило о том, какой неприятной ей кажется перспектива сделать то, о чем я попросил. Спустя почти минуту она кивнула в знак согласия.
— Если иначе нельзя, давай управимся быстро. Близость, которая для этого потребуется, не то, что я…
Настал ее черед оставить что-то недосказанным.
Несмотря на добродушную улыбку Бателиоса, у меня было ощущение, что его больно укололо то, о чем она умолчала.
— Это тоже не самый мой любимый способ скоротать время, уверяю тебя.
Он подошел к ней, и, наконец, они оказались так близко друг к другу, что, если бы он наклонился или она подняла подбородок, их губы соприкоснулись бы. Бателиос потянулся к ней, но Азир схватил его за руку.
— Подожди, — сказал мальчик. — Аббату не нравится, когда ты…
— Аббата здесь нет, — перебил его Турнам. Он схватил Азира за плечо и наклонился, чтобы заглянуть ему в глаза. — И никакой маленький сплетник ему ничего не расскажет. Если только не захочет проснуться посреди ночи для пренеприятнейшей порки.
Нижняя губа мальчика задрожала. Он не смог выдержать взгляд Турнама, но не попятился, и я восхитился тем, как он держит позицию.
— Если чародейка джен-теп выследила Келлена до Эбенового аббатства, — продолжал Турнам, — нам нужно знать, рассказала ли она кому-нибудь, прежде чем погибла. Если она поделилась информацией с военным отрядом, он сможет…
— Турнам прав, — сказала Диадера. — Прости, Келлен, но это слишком важно.
Не дав мне шанса запротестовать, она повернулась к Бателиосу.
— Нам нужно увидеть, что случилось после того, как чародейка обнаружила местонахождение Келлена. Если после этого у тебя еще останутся силы, можешь попытаться еще раз поискать белкокота.
Бателиос, который все еще стоял лицом к Сутарей, заговорил со мной, глядя ей в глаза:
— Прости, мой друг, но она права. В аббатстве дети. Мы должны подумать о них.
— Тогда давай уже приниматься за дело, — сказала Сутарей, дрожа.
Здоровяк кивнул в знак согласия и склонил голову. Сутарей приблизила к нему лицо, пока их щеки не соприкоснулись. Неловко было смотреть на неуклюжую интимность их объятий. Когда их метки Черной Тени вступили в контакт, Бателиос начал проливать теневые слезы, как уже делал раньше. Они воспаряли, кружа, словно летающая корона. Сутарей закрыла глаза, показав угольно-черные веки. Метки отделились от них, соприкоснулись друг с другом и вспорхнули вверх, в конце концов найдя слезы Бателиоса, которые начали вращаться и танцевать вокруг элегантной черной бабочки. Странная процессия парила над круговым заклинанием мертвой чародейки.
— Отодвиньтесь, — скомандовала нам Сутарей.
Диадера потянула меня за плечо. Вслед за ней и остальными я отошел на несколько шагов.
Как только круговое заклинание расчистилось, слезы Бателиоса и бабочка Сутарей начали метать на землю Тени, похожие на вырезанные из бумаги марионетки, которых держат перед свечой, чтобы они отобразились на стене. Силуэты начали двигаться, и перед нашими глазами развернулась замечательная сцена. Я как будто смотрел гитабрийскую пьесу на Мосту Костей, только актеры здесь были Тенями.
Силуэт мертвой чародейки сидел, скрестив ноги, внутри ее ритуального круга. Теневая бабочка Сутарей затрепетала крылышками, и я смог различить едва слышный шепот заклинаний чародейки. Еще до того, как первый сигилл на песке занялся жутким сиянием, я узнал слоги, которые она повторяла снова и снова:
— Сарет-кавеф. Сарет-кавеф. Сарет-кавеф.
Летающий компас. Не первая его форма, несущая крошечный предмет от одного человека к другому (ею я пользовался прошлым вечером), а вторая — по ней заклинание и получило свое название — отслеживающая путь обратно к тому, кто послал предмет.
— Что девочка держит в руке? — спросила Гхилла.
Остальные тоже это увидели: крошечный осколок темноты, парящий в дюйме над силуэтом повернутой вверх ладони, такой черный, что его можно было разглядеть даже на фоне Тени чародейки.
Сутарей хранила молчание, сосредоточившись на связи, которая соединила ее с Бателиосом, чтобы снять вуаль с событий прошлого. Остальные, наверное, не знали, на что смотрят.
Но я знал.
Мука и отвращение боролись за то, что овладеет мной раньше. И то и другое проиграло отчаянию столь глубокому, что из-за него у меня заныли кости. Шелла, как ты могла так со мной поступить?
— В чем дело? — спросила Диадера, держа меня за руку.
Наверное, я сделал спотыкающийся шаг по песку. Но я не мог заставить себя ответить. Если бы я ответил, открылось бы то, что я именно тот, кем раньше обвиняюще называл меня Турнам: шпион джен-теп.