руководителем одной из инженерных компаний и вел переговоры со всеми заинтересованными участниками проекта.

Рассказывая об этом, Ахмед представлял свою мать, которая, сложив руки на коленях, в очередной раз все терпеливо слушает.

Отец говорил, что Андерхилл легок в общении, что он прекрасно владеет собой. Он всегда умел вставить уместную шутку, умел понять, что нужно той или иной стороне и кто с какими трудностями сталкивается. В переговорах он был тверд, никогда не давая слабины, и никогда никому не лгал. Ахмед сказал Бену, что в Дубае, среди жителей Эмиратов, совместные обсуждения и соглашения часто изменяются по ходу дела, что у европейцев порой вызывает досаду и злость, а потому на его отца произвели впечатление выдержанное спокойствие и твердость мистера Андерхилла.

Андерхилл разбирался во всем, что происходит в мире. Он легко говорил по-французски и по-немецки, не очень хорошо знал арабский — но куда лучше других живших в Дубае американцев. Его костюмы шились на заказ в Англии. Когда в стране появился первый рояль, оказалось, что Андерхилл умеет на нем играть. Он способен был доставать и хорошие пластинки, и порошок, и редкие книги, и крепкий алкоголь, которого отец Ахмеда не употреблял, но он все равно этим умением восхищался.

А потом, хотя Ахмед ни разу лично и не общался с мистером Андерхиллом, он изобразил Бену, как тот обычно стоял. Слушая кого-то, Андерхилл чуточку наклонялся вперед, что создавало у человека впечатление, будто он единственный, к кому вообще стоит прислушаться. Когда он чего-то не знал, честно в этом признавался и не видел ничего предосудительного в том, что встречал информацию об этом впервые.

Ахмеда вновь охватило замешательство. Он рад был, что Бен не видит лицо его отца в то время, как Ахмед с таким восхищением говорит об этом постороннем человеке. А еще Ахмед впервые задался вопросом: а как сам Андерхилл воспринимал его отца?

В конце концов аль-Халед спросил Андерхилла, как тому удалось стать таким выдающимся человеком. То ли благодаря семье, то ли благодаря военной службе, то ли религиозному воспитанию, то ли, может статься, благодаря борьбе с какой-то болезнью или крупным горем? Андерхилл поначалу стал отрицать, что в нем вообще есть нечто особенное. Но после давления упрямого собеседника ответил, что его, как ничто другое, сформировала именно эта частная закрытая школа. Как и у Бена, в роду Андерхилла все отпрыски тоже учились в школе Сент-Джеймс с самого ее основания.

На ту пору дети богатых эмиратовцев, учившиеся за границей, отправлялись преимущественно в британские университеты, а эта школа оказалась в Америке. Для старших сыновей аль-Халед не мог себе позволить частных учителей, но к тому времени, как родился Ахмед, он уже сколотил достаточное состояние на импорте сигарет и своей доле в судоходном бизнесе. А поскольку сигареты весьма не приветствовались исламом, он продал свою компанию, занимавшуюся импортом табака, и приобрел несколько рудников, строительный бизнес и часть нефтеперерабатывающего завода. Теперь он мог позволить себе все что угодно.

К настоящему времени Андерхилл уже давно уехал из Дубая, но аль-Халед связался с ним и с его помощью нанял для Ахмеда хорошего учителя. Ахмеду вспомнилось, как отец заглянул в комнату, где он вместе со своим наставником, мистером Гринспеном, готовился к вступительным экзаменам в иностранную школу. Ахмед закрыл было учебник, чтобы поспешить на вечернюю молитву, однако отец, чуть развернувшись в дверях, с достоинством поднял ладонь и сказал по-английски:

— Продолжай заниматься. Завтра экзамен.

К тому же в школе никто иностранцев к молитве не призывает.

И хотя в Эмиратах мало кто отправлял своих детей учиться за границей до поступления в университет, аль-Халеда мало интересовало, как делают другие. Он сам хотел стать великим человеком и хотел, чтобы его сын стал великим человеком и блистательным правителем Эмиратов.

Отец Ахмеда высказал это именно в таких выражениях, и теперь Ахмед изложил их Бену. Ахмеду очень хотелось, чтобы Бен тоже поверил в его будущее величие, как верил в это отец.

Ахмед рассказал, что, поскольку иностранцам не позволено владеть какой-то недвижимостью в Дубае, многие эмиратовцы обеспечивают себе доход, лишь взимая арендную плату и больше ничем не занимаясь. Они мечтают лишь о «Ролексах» и дорогих автомобилях, и это внушает отвращение его отцу, который в себе и своей семье видит возможность для Эмиратов стать могущественнее, достичь гораздо большего, занять свое достойное место среди великих наций. И добиться этого можно, по его мнению, если научиться всему, что ведомо Андерхиллу.

— В качестве предостережения всем нам отец частенько цитирует слова эмира аль-Мактума: «Мой дедушка ездил на верблюде, мой отец ездил на верблюде, я езжу на “Мерседесе”, мой сын будет ездить на “Мерседесе”, но его сын, возможно, снова будет ездить на верблюде». А потому для нас очень важно научиться нужным в обществе вещам и научиться правильно себя подавать.

Ахмед прервался, задумавшись. Он совсем не так предполагал преподнести Бену эту историю.

— Но теперь мне кажется, я сюда совсем не вписываюсь. Похоже, я просто не знаю, как тут себя вести. Судя по всему, я очень много чего делаю неправильно.

Он пытливо посмотрел на Бена. Тот мгновение подумал, потом помотал головой.

— Нет. Это всего лишь временное явление. Первогодкам всегда поначалу устраивают тяжелую жизнь. Это процесс притирания к коллективу. Так ты постепенно становишься частью школы.

Бен помолчал. Ахмеда его слова, похоже, не сильно убедили.

— Через год ты об этом даже и не вспомнишь!

— Да я уж точно буду помнить, — усмехнулся Ахмед.

— Но ты уже не будешь воспринимать это так серьезно. Правда!

* * *

Все выходили из столовой в длинный коридор, ведущий к гигантским входным дверям, а Бен, развернувшись на костылях, привалился спиной к перекладине небольшой двери сбоку прохода. Наверное, подумал он, Андерхилл тоже выходил отсюда через этот огромный проем — еще когда сама дверь была целиком из дерева.

Бен проковылял на костылях по большой песчаной парковке к своему гольф-кару, предполагая вернуться к себе в комнату и кое-что почитать, но тут услышал, как дверь столовой за спиной открылась и закрылась. Он обернулся, и на миг его кольнуло досадой, что он опять обознался. Однако на сей раз это и впрямь оказалась Элис — в спортивных штанах, кроссовках и все том же голубом свитерке. Заметила она Бена не сразу, но, увидев, тотчас помахала рукой и с легкостью догнала.

— Привет, Элис, — не смог он сдержать радостную улыбку.

— Мистер Уикс, — кивнула Элис. — Не видела вас с тех самых пор, как вы повредили ногу. Чертовски сочувствую.

— Могло быть и хуже, — отмахнулся Бен. — Как делишки?

— Да вот,