— Лечение в Швейцарии внезапно дало понять мне, что я хочу жить в полной программе. Хочу любить, хочу смеяться, веселиться, радоваться каждому дню. Но я еще до конца не понимала, что нужно идти вперед, искать себя, развиваться, постоянно работать над собой. Я попыталась вернуться к Никите, но он меня культурно послал, — мы одинаково понимающе улыбаемся. — Поплакала, что Артур так легко меня забыл, как мне казалось. Но благодаря этому испытанию везапно научилась жить сама, работать, общаться со своим ребенком. Я погрузилась в учебы, записалась на интересные мне курсы. Я стала заниматься собой. Вернулся Артур, только теперь он перестал меня интересовать, как мужчина с кошельком. Мы вновь стали знакомиться друг с другом. И поняли, что хотим быть вместе. Я забыла про свои страхи рядом с ним, он по-другому стал ко мне относиться. Он стал именно любить меня, как я его. Любить как человека, с достоинствами и недостатками. Мы проделали огромную работу над отношениями. Наша победа стала Вероника. Понимаешь? — смотрит мне в глаза.

Ребенок как награда? Я задумываюсь.

— Ник тебя безумно любит. Любит, как человека. Любишь ли ты его, как мужчину? Не как человека, который помог, а как человека?

Сначала мне хочется утвердительно кивнуть, но какое-то сомнение не дает запальчиво ответить. Люблю? Люблю, но кажется, что в свой мир после потери сына его не впускала. Он где-то рядом.

Мне становится стыдно. И хочется вернуться домой все исправить. Я безумно перед ним виновата, а он безумно меня любит. Ни разу не упрекнул, не обвинил меня в эгоистичном отношении. Он всегда поддерживает меня словом, делом, взглядом, ничего не требуя взамен. Мой терпеливый Ник…

Слезы текут по лицу, я их не скрываю. С каждой слезинкой становится легче. С каждым вздохом дышится свободнее. Я хочу к Никите… К нему. Нам нужно вдвоем перестнуть страницу, на которой уже негде писать нашу совместную историю.

* * *

Дома тихо. Я снимаю верхнюю одежду, на цыпочках иду сразу в спальню. Замираю в дверях. Никита чувствует мое присутствие, поднимает взгляд от монитора ноутбука. В полумраке его лицо сейчас кажется мне самым красивым.

Встречаемся глазами. Я расстегиваю сбоку молнию на платье, снимаю его, небрежно кидаю на стул. Завожу руки за спину, щелкаю застежкой бюстгальтера. Освобождаюсь от всей одежды на себе. Распускаю косу, взволнованно дыша. Надеюсь, я правильно сделала выводы из разговара с Мариной.

Никита не отводит глаза в сторону, захлопывает крышку ноутбука, откладывает его в сторону на тумбочку.

Медленно приближаюсь к кровати. Иду осторожно, словно по осколкам, ступаю на носочки. Замираю перед ним. Он опускает ноги, смотрит на меня снизу-вверх, внимательно и что-то ищет на моем лице.

— Люби меня… — шепотом прошу его, сокращая расстояние между нами до минимума. Притягивает к себе. Целует мой живот. Сначала его губы прикасаются чуть выше пупка, медленно опускаются к пупку, а потом прижимаются к шраму. Я дышу ртом, прикрываю глаза. Осторожно трогаю руками его волосы, зарываюсь в них пальцами. Меня накрывают эмоции, которые где-то долго во мне прятались. Они сносят все на своем пути, как цунами, оставляя после себя полную разруху.

Дышу урывками. Дышу так часто, что боюсь не успеть сделать вдох и выдох. Никита укладывает меня на кровать, нависает надо мной. Смотрит в глаза, нежно проводит по щеке костяшками. Целует уголок губ. Целует щеку. Целует веки. Прижимается губами ко лбу.

Я чувствую его напряжение, чувствую его трепетную ласку, сдерживаемую страсть. Чувствую, как под ладонями перекатываются мышцы. Теснее жмусь к нему, хочется слиться в единое целое. Хочется стать его воздухом, его сердцебиением. Хочется стать для него всем, без чего он не сможет жить.

Эта близость особенная. Словно мы впервые трогаем друг друга, настолько наши прикосновения осторожны, изучающие. Так влюбленные трогаю друг друга, когда оказываются обнажеными и не приячут своих чувств. Все остро, все октрыто, все на грани.

Кожа к коже, одно дыхание на двоих. Время теряет свое значение, важно то, что сейчас между нами. А что между нами? Любовь.

— Я люблю тебя, — шепчу в горячие губы Никиты, срывая с них поверхностные поцелуи. — Прости меня…

— Ш-ш-ш, моя хорошая, — сильнее прижимается ко мне, осыпает мое лицо поцелуями. — Я тоже тебя люблю, моя девочка.

— Я виновата перед тобой…

— Главное, что ты со мной, я с тобой. Вместе мы все преодолеем.

— Никит, — заглядываю в его шоколадные глаза, не верю, что вижу в них там нескрываемую безграничную любовь. — Я хочу дочку.

— Хорошо, милая, будет тебе дочка.

Аня

Намазываю батон шоколадной пастой, сверху посыпаю соленым арахисом. Встречаюсь недоуменным взглядом Никиты. Паша, недолго думая, повторяет за мной. Темная бровь мужа ползет вверх.

— Напоминает сникерс, только соленый, — резюмирует мальчик, с удовольствием сминая бутерброд. — Попробуй, пап, очень вкусно.

— Воздержусь.

— А зря, — Пашка смешно кривляется, Никита сощуривает глаза, я смеюсь.

Мои мужчины собираются по своим делам: кто в школу, кто на работу. Я поправляю у Паши воротник рубашки, жилетку, успеваю его причесать, хоть он уворачивается. Никита чмокает меня в щеку.

— До вечера. Сегодня мама Пашку к себе заберет, так что никто тебе не будет мешать готовить очередной кондитерский шедевр.

— Мне итак никто не мешает. Хорошего рабочего дня, — я притягиваю за галстук Никиту к себе, с улыбкой целую. Паша недовольно сопит, закатывает глаза.

— Я подожду внизу, — бурчит и закрывает за собой дверь. Мы с Никитой смеемся, я прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю, как он одевается.

— Люблю, — шепчет мне в губы, еще раз быстро целует.

— Тоже люблю, — шепотом в ответ признаюсь, как только за ним закрывается дверь.

Постояв некоторое время, словно Никита еще должен вернуться, иду на кухню. «Очередной кондитерский шедевр» — бисквитный торт с очень вкусным сливочным кремом, красиво смазанный шоколадной глазурью и украшенный ягодами. Это подарок Полине Сергеевне. Завтра приезжает отец Никиты. Он иногда наведывается в столицу, захаживает к свекрови. Бывшие супруги поддерживают общение по телефону. Сам Никита к этому факту отнесся равнодушно. Для него отец как был чужим человеком, так и остался.

Что касается моих родителей, тут грустно. Я слетала домой. Увидеть неподвижного папу морально была не готова. Всю неделю пребывания в родном доме каждую ночь плакала. От язвительного мужчины, полного сил и жизни остались только живые глаза, которые зорко следили за каждым шагом. Он плохо говорил, его речь невозможно было понять с первого раза. При нем старалась не реветь, не причитать, не стонать. Судя по довольному блеску глаз, его эта линия поведения очень устроила.