Вовсе нет. Я не знала, о чем он говорит, но его пристальныйвзгляд мне совсем не понравился.

— Почему ты на меня так смотришь?

Он замер:

— Ты что, чистишь стойла? И на твоих ботинках фекалии?

— Да, — ответила я, озадаченная его тоном. Какое ему дело домоих ботинок?! — Я каждый вечер убираю на конюшне.

— Ты?! — В его голосе слышались недоумение и отвращение.

— Кто-то же должен...

— Там, откуда я родом, этим занимается прислуга. — Он фыркнул.— Ты... Особа твоего происхождения не должна оскорблять себя черной работой.

Я еще крепче сжала черенок вил, и вовсе не от страха. ЛюциусВладеску меня больше не пугал — он меня бесил.

— Послушай, ты достал уже! Хватит шпионить и читать мненотации! — рявкнула я. — Что ты о себе возомнил? И почему ты меня преследуешь?

В черных глазах Люциуса сверкнули гнев и недоумение.

— Твоя мать еще ни о чем тебе не рассказала? — Он покачалголовой. — Доктор Пэквуд поклялась, что введет тебя в курс дела. Твои родителине держат слова.

— Мы... мы собирались поговорить позже, — с запинкой произнеслая. Вся моя злость исчезла при виде его явного гнева. — Папа ведет занятие пойоге...

— Йога? — Люциус неприятно усмехнулся. — Изгибать тело в нелепыхпозах для него важнее, чем рассказать дочери о пакте? И что за мужчина станеттратить силы на подобное нелепое, миролюбивое занятие? Настоящий мужчина долженготовить себя к войне, а не распевать мантры и пороть чушь о внутреннем мире.

«Его слова о йоге я, пожалуй, пропущу мимо ушей...»

— Пакт? Что за пакт?

Люциус задрал голову, уставился на потолочные балки и началрасхаживать по конюшне, заложив руки за спину и что-то бормоча себе под нос:

— Все не так. Совсем не так. Говорил ведь Старейшим: тебяуже давно следовало призвать в Румынию. Я им объяснял, что ты никогда нестанешь приемлемой невестой...

Ну вот, приехали.

— Невестой?!

Люциус замер:

— Твое невежество утомляет. — Он навис надо мной и заглянулв глаза: — Твои приемные родители не взяли на себя труд все тебе рассказать,поэтому я сделаю это сам. Буду краток. — Он показал на себя и произнес четко,словно говорил с ребенком: — Я — вампир. — Он показал на меня: — Ты — вампир.Когда ты достигнешь совершеннолетия, мы поженимся. Это предрешено.

Впрочем, «поженимся» и «предрешено» я уже не слышала. Наслове «вампир» мои мозги отключились.

Он чокнутый. Люциус Владеску — чокнутый. А мы с ним наедине япустой конюшне.

И я сделала то, что на моем месте сделал бы каждыйнормальный человек: швырнула в него вилы и побежала прочь, не обращая вниманияна раздавшийся крик боли.

— Никакой я не вампир! — взвыла я.

Хоть бы кто-нибудь послушал. Мои родители сосредоточились нараненой ноге Люциуса Владеску.

— Люциус, присядь, — раздраженно скомандовала мама. Наше сЛюциусом поведение не вызывали у нее особого восторга.

— Я постою, пожалуй, — ответил Люциус.

Мама повелительно указала на стулья возле кухонного стола:

— Садись. Сейчас же.

Наш раненый гость замялся, словно собираясь ослушаться, нопотом сел, что-то бормоча себе под нос. Мама сняла с Люциуса сапог, на которомотпечатался след вил. Папа, заварив травяной чай, шарил под раковиной в поискахаптечки.

— Всего-навсего синяк, — ободрила Люциуса мама.

— О боже! — Отец выполз из-под раковины. — Не могу найтибинты. За то чай уже готов.

Наш элегантный гость, объявивший себя вампиром, пристальнона меня посмотрел. Между прочим, он занял мой стул!

— К счастью, мой сапожник шьет обувь из первоклассной, особопрочной кожи. Ты могла меня поранить. Никому не пожелаю поранить вампира. Болеетого, разве так приветствуют будущего супруга? Или, если на то пошло, любогогостя?

— Люциус — вмешалась мама, — ты застал Джессику врасплох. Мыс отцом хотели сами с ней поговорить, но...

— Не очень-то вы спешили: семнадцать лет прошло. Кто-тодолжен был взять на себя ответственность.

Люциус высвободил ногу из рук мамы и в одном сапоге похромалпо кухне, словно неугомонный король по своему замку. Он взял коробку с сушенойромашкой, понюхал содержимое и скривился:

— Вы это пьете?

— Тебе понравится, — уверил отец, наполняя четыре кружки. —Очень успокаивает, а сейчас это кстати.

— Да погодите вы с чаем! Мне кто-нибудь объяснит наконец,что происходит? — попросила я, усаживаясь на свое место. Сиденье оставалосьпрохладным, точно Люциус мой стул и не занимал. — Ну пожалуйста, расскажите!

— Повинуясь желанию твоих родителей, это право я оставляюим. — Люциус поднес дымящуюся кружку к губам, глотнул — и вздрогнул: —Омерзительно!

Не обращая на него внимания, мама и отец обвинялисьпонимающими взглядами, словно у них был общий секрет.

— Что думаешь, Нед?

Видимо, папа ее прекрасно понял.

— Я принесу свиток, — сказал он и вышел из кухни.

— Свиток?! Что еще за свиток?

Свитки... Пакты... Невесты… Почему обязательно говоритьзагадками?

— Ох… — Опустившись на соседний стул, мама обхватила моиладони. — Все очень запутанно.

— Попытайся объяснить, — предложила я.

— Мы никогда не скрывали, что ты родилась в Румынии и чтотвои кровные родители погибли во время междоусобного столкновения.

— Их убили селяне. — Люциус нахмурился. — Невежественныеглупцы сбились в злобную банду и устроили погром. — Он открыл банку сорганическим арахисовым маслом, попробовал и брезгливо вытер пальцы о своичерные брюки, похожие на бриджи для верховой езды. — Скажите, в этом доме есть хотьчто-нибудь съедобное?

Мама повернулась к Люциусу:

— Помолчи, пожалуйста. Дай мне рассказать...

Люциус слегка поклонился, и его иссиня-черные волосы заблестелипод светом люстры.

— Конечно.

— Мы утаили от тебя правду, потому что эта тема тебярасстраивала,— продолжила мама.

— Значит, сейчас самое время все выложить, — съязвила я. —Дальше мне расстраиваться уже некуда.

Мама отпила чаю:

— На самом деле твоих родителей убила разъяренная толпа,пытаясь избавить деревню от вампиров.

— Вампиров?!