После смерти жены Генка слегка образумился. Вовсяком случае, он больше не пытался поджечь собственный дом, а избирал дляудовлетворения своей маниакальной страсти дачные сараи (в двух верстах отКармазинки, за станцией, стояли два дачных поселка), баньки и туалеты. На жилыедома руку поднимать боялся: сумасшедший-то он был сумасшедший, однако знал, чтоза такое дело можно и срок огрести. А баньки, сараюшки – это тьфу, даже еслипоймают и холку намнут. Переживаемо! Тем паче когда у подозреваемого справочкаиз психушки в кармане, а главное, все окрестные менты его знают какоблупленного, понимают, что спроса с Генки нет и быть не может, поэтому тратитьна него время не стоит.

Нет, Анфиса не унаследовала от отцагубительной, болезненной мании. Она, можно сказать, даже боялась огня, а если ирешила сжечь в сарае соломенную куклу, то лишь потому, что недавно попалась ейв руки старая, забытая каким-то дачником на станции газета «Тайная сила», а вней – статеечка о том, как сжить со свету свою соперницу. Среди каких-тонемыслимых способов (взять земли с кладбища и зашить ей в подол либо подсыпатьв пищу, окликнуть соперницу, когда мимо нее будет проходить похороннаяпроцессия, вынуть след из-под правой ноги и высушить в печи, тогда она саманепременно иссохнет) значился один простейший: сделать соломенную куклу (иливырезать бумажную), надеть на нее лоскут от платья злодейки и привязать кголове клок ее волос. А потом, нарекши ненавистным именем, сжечь куклугде-нибудь в уединенном месте. И тогда пакостницу настигнет внезапная и тайнаяпогибель, причины коей никто и никогда не обнаружит, а путь к сердцу любимогобудет расчищен, как дорога для проезда губернаторского кортежа.

Анфиса поняла, что сама судьба дала ей этотсовет, потому что обстоятельства складывались самым что ни на есть ужаснымобразом. Да, она подумала, что судьба и впрямь за нее, а вышло, что и тапоступила чисто по-женски, как подружка-предательница. Надо же было, чтобы всамый ответственный момент в сарай ввалилась Надька и сама себя спасла!

У Анфисы от такой неудачи совершенноопустились руки, и она плелась за Надей как неживая, словно сквозь вату слыша ееторопливый, возбужденный голос:

– Я уже даже и бабке сказала. Она с кулаками,а я ей: «Да пошла ты в сад! Живем тут как сельди в бочке, ну сколько можно,товарищ хвашист!» У нее глаза выпали. А я схватила сумочку – и чао, бабина,сорри!

Анфиса пригляделась – и в самом деле, в рукаху Надьки потертая китайская сумка. Чем она ее так набить умудрилась, вещичек-тов наличии раз, два и обчелся? Впрочем, у самой Анфисы и того нет. Чтосносилось, что батяня пропил.

– А куда поедешь-то? – спросила онанеживым голосом. – Или он тебя встречать будет?

– Не-а, ну как тут встретишь, когда я сама незнала, каким поездом приеду? – полуобернулась к ней Надя. – Адресочекдал, заваливайся, говорит, ко мне хоть ночью, хоть утром, хоть днем, какая намс тобой разница, когда, где и как?..

Она хихикнула, и Анфиса едва не задохнулась отненависти, потому что сразу поняла, какой смысл вкладывался в это «когда, где икак», и вообразила, как Надька среди ночи (а ближайшая электричка, на которойона может уехать во Владимир, уходит через полтора часа – в восемь вечера,потом два часа в дороге, это будет десять и час – до квартиры) вваливается кРоману, и он открывает ей дверь в одних трусах или в чем он там спит, впижамных штанах, с голой грудью, весь теплый со сна, нет, горячий, каким Анфисаощутила его только раз, только один раз, после того, как все у них кончилось,не начавшись, и он сразу переключился на Надьку… Бесповоротно переключился, дотакой степени, что, уехав из Кармазинки, где был в командировке от своейгазеты, не забыл легкий летний роман с деревенской девчонкой, а прислал ейписьмо, в котором звал к себе, обещал помочь поступить в институт… и сулил, какводится, златые горы и реки, полные вина. У Анфисы горло пересохло убеждатьНадьку, что все кончится именно так, как в этой популярной народной песне:

А мне сказал, стыдясь измены:

«Ступай обратно, в дом отца.

Оставь, Мария, мои стены!» —

И проводил меня с крыльца.

Но Надька только рассердилась:

– Чего пристала, будто банный лист к жопе?Небось помани он тебя, ты уж понеслась бы как подорванная! Бегом бежала бывпереди паровоза – никакой электричке не догнать. Да только нужна ты ему! Онменя позвал, и я поеду к нему. А ты тут останешься. Хватит нам с тобой друг задружкой ходить, как нитка за иголкой, петь в одну дуду, будтопопугаи-неразлучники, – пора расстаться задушевным подружайкам.

Задушевные подружайки… Их так называли чуть нес младенческого возраста, когда Анфиса и Надька, можно сказать, ползали поодной лужайке. В то время Кармазинка еще не обезлюдела, это была приличнаядеревня с детским садом, ну, понятно, они вместе в садик ходили, потом в школу,и воспитательницы, а за ними и училки вздыхали: до чего, мол, странно девчонкиобъединяются – если одна хорошенькая, то другая – непременно страшилище, икаково будет страшненькой Надюшке в тени своей подружки, которая еще в детствеобещала стать красавицей и обещание свое не замедлила сдержать?

Но умные люди говорят: не родись красивой, ародись счастливой. Какой перчинки или солинки забыли положить, какой изюминкизабыли добавить, когда замешивали тесто для красавицы Анфисы? И каких специй ипряностей, каких ароматических добавок не пожалели для Надюшки, что к ней липлимужики, словно мухи на мед, в упор не замечая длинных стройных ног, тончайшейталии, роскошной темно-русой гривы, огромных серо-зеленых очей и точеногоносика Анфисы? Не родись красивой, а родись счастливой… Она была разборчивой,Анфиса, она училась да училась, ей наплевать было на убогих кармазинскихкавалеров, которые зимой протаптывали тропки в сугробах, а летом – в крапиве кокнам Надюшки. «Мне эта деревенщина и даром не нужна!» – косоротилась Анфиса,никогда слыхом не слыхавшая про лисицу и зеленый виноград, тем паче – проЭзопа. «Принца ждешь? – ехидничала Надька, утирая губы, подпухшие послестараний очередного кавалера. – Ну, жди, жди. А я с Васькой на речкупойду!» Недаром ее фамилия была Гуляева. Красивая фамилия. Не то что у Анфисы –Ососкова. Какая фамилия, такая и судьба!

Ну, ждала она, ждала своего принца… УвидевРомана, подумала: ну вот и дождалась! А уж когда на дискотеке в станционномпоселке он пригласил ее танцевать и потом пошел провожать и поцеловал напрощанье – это был первый в Анфискиной жизни поцелуй! – она уже несомневалась: сбылась сказка! Но мало, видать, сказок она прочла, не знала, чтов некоторых из них чокнутый принц вдруг увлекался не принцессой, а какой-нибудьзамухрышкой-золушкой…