Сегодня Родион был умнее. Он надел серыйпуловер на голубую рубашку, незаменимые джинсы, накинул черную кожаную курточку(апрель нынче выдался совершенно непотребный), прошелся по волосам щеткой,соорудив что-то вроде «политического зачеса», весьма популярного в 30-е годыпрошлого (уже прошлого! С ума сойти, как время-то летит!) ХХ столетия, иотправился на дружескую встречу, которая назначена была рядом со Всероссийскойакадемией гуманитарных и естественных наук. Вот так, не больше и не меньше.

Академий подобного рода расплодилось нынче –не счесть, и обучение в каждой стоит немалых денежек. Поскольку высшееобразование теперь приобрело былую престижность, заветные «корочки» желаетполучить огромное количество народу. Но вполне в духе прежних, совковых временкачество знаний, подтвержденных этими «корочками», принципиального значения неимеет. От сессии до сессии студенты живут по-прежнему весело, сессия, как ираньше, всего два раза в год, все остальное время ребятишки филонят и волынят,не подозревая, что работодатели, воспитанные еще в старых традициях, смотрят на«корочки» и «поплавки» всех этих «академиев» очень даже пренебрежительно,предпочитая надежные дипломы государственных университетов и институтов.Надежды, впрочем, юношей (а также девушек) питают, как питали и встарь, апотому дефицита студентов в учебных заведениях такого рода не наблюдается. Даженесмотря на то, что все они платные. Весьма!

Серо-буро-малиновая «девятка» уже стояла наобочине, недалеко от академического крыльца, Коляша топтался рядом, от нечегоделать пиная колесо. Увидав его, Родион невольно усмехнулся: друг был одет всиние мятые джинсы и черный кожанчик, распахнутый на груди, так что виднелсясерый пуловер и воротничок голубой рубашки, туго облегающий шею.

– Мы с тобой сегодня какблизнецы-братья, – сказал он, протягивая Коляше руку.

Тот небрежно тиснул его ладонь.

– В масть! Хоть пиши с нас полотно «Будниуголовного розыска». Вернее, отдела по борьбе с экономистами. Что-то тыдолгонько добирался. Пошли, экзамен уже идет.

– Ты б еще позднее позвонил, – огрызнулсяРодион. – Я вообще уходить собирался. А что сдаем?

– Какую-то ветеринарную хреновину, для которойнужна латынь, – ответил Коляша. – Что-нибудь смекаешь в этомпредмете?

– Ну… – Родион чуть напрягся, а потом радостносообщил: – In vino veritas! [1]

– Святая правда! – потирая виски, кивнулКоляша. – А что-нибудь поприличнее знаешь?

Родион призадумался, и, пока они шликоридорами академии, прохладными, полутемными, какими и положено быть коридорамвуза, мимо высоких белых дверей с номерами, он периодически выпаливалчто-нибудь этакое, выплывающее из бездн памяти:

– O tempora! O mores!.. Aut Caesar, aut nihil…De mortuis aut bene, aut nihil… Tempora mutantur et nos mutamur in illis! Veni,vidi, vici [2]…– пугая проходивших мимо студентов.

Наконец Николай остановил его жестом идвинулся к какой-то барышне, которая стояла около окна и, вытянув шею, нервновглядывалась в полумрак коридора. При виде Коляши ее накрашенное личикорадостно просияло, и она кинулась на шею Мыльникову с таким пылом, что Родионупришлось даже поддержать покачнувшегося друга.

– Колян, ну где ты бродишь?! – воскликнулабарышня. – Я уж думала, ты меня кинул!

Мыльников сорвал со своей шеи ее унизанныедешевыми колечками руки и прошипел:

– Отойди, дура! Все дело загубишь!

Родион покачал головой. Он сроду не наблюдалза Коляшей склонности к малолеткам – особенно к малолеткам такимнаштукатуренным, таким коротконогим, плотненьким, с довольно обширными«галифе», с трудом вмещающимися в узенькую юбочку. Как многим малорослыммужчинам, ему обычно нравились женщины видные, высокие, с модельной фигурой.Другое дело, что такие брунгильды на невзрачного мента не обращали никакоговнимания. Вот и приходилось довольствоваться абы кем…

– Где кассета? – продолжал шипеть Коляша,зыркая по сторонам. Однако коридор, еще недавно многолюдный, вдруг очень удачноопустел, так что сцены, компрометирующей любящего мужа и отца двоих детей,никто не мог наблюдать.

Девчонка сунула руку в шуршащий пакет ивытащила маленькую кассету, какие вставляют в видеокамеры.

– Адаптер? – пряча кассету за пазуху,отрывисто спросил Мыльников.

Девчонка поколебалась, потом с некоторойнеохотой вынула из сумки нормальную кассету. Это и был адаптер, с помощьюкоторого можно просматривать видеозапись.

– Только ты мне его потом верни, –прошептала она, с откровенной тоской провожая глазами аппарат, исчезнувший заКоляшиной пазухой. – А то знаю я тебя…

Родион понял, что барышня и впрямь хорошознала его друга, который относился ко всему попадающему в его руки чужомуимуществу, как к вещдокам, которые навсегда остаются в собственностигосударства. Родион не сомневался, что адаптер барышни канет в Лету.

– Что снято?

– Мы все входим в аудиторию, занимаем места,подходим к столу за билетами, я кладу под бумажки конверт, – старательнонахмурив слишком ярко накрашенные бровки, ответила барышня.

– Снято, как она взяла конверт? – азартноспросил Коля.

– Да нет! – с досадой воскликнула егоприятельница. – Она сказала Катьке, мол, хватит людей отвлекать, и велелавсем сесть на места.

– Черт, жалко! Ну ладно, скажи, что онаделала, что было снято?

– Как она записывает, у кого какой билет,предупреждает, что, если заметит, как кто-то списывает, сразу выставит. Можноподумать, сама никогда не была студенткой! Все всю жизнь списывают!

Родион имел на этот счет свое особое мнение,но высказывать его не стал: оно слишком отличалось от общепринятого. Да и недля того его позвал Коля, чтобы языком болтал. А зачем, кстати, его вызвали?Что делать-то надо?

В это время Николай, словно спохватившись,кивнул другу:

– Пошли дальше.

– Латынь еще нужна? – поинтересовалсятот.

– Забудем о латыни, – посоветовалМыльников. – Ты, главное, стой да молчи. Только глазами по де́укам(простое слово «девки» Коляша всегда почему-то произносил именно так) не шарь,а соответствуй месту и времени. Рожу скорчи какую надо. Смекаешь?