не поленился найти еще, начал с прииска, в котором обнаружил сплав Ренник – серебряного с золотыми жилами, где ежегодно открывалось немного электрума. Аббан купил рудник через посредника, а его агенты шастали по всему Дару Эверама и скупали электрумные украшения и монеты. Он уже накопил значительное количество драгоценного металла, пустил его, в частности, на потайной клинок в костыле и отделку оружия и доспехов самых доверенных ха’шарумов.

Вскоре аудиенция завершилась. Ахман ушел первым, за ним быстро последовали Джайан, Асом и Дамаджи. Аббан собрался пойти следом.

– Аббан, – окликнула Дамаджах, и он замер.

Хасик затворил огромные двери, встал перед ними со скрещенными руками и перекрыл отход.

Аббан повернулся. Инэвера спустилась с возвышения для Трона черепов, и он быстро отвел взгляд от гипнотически качающихся бедер, сосредоточился на очах.

«У тебя самого есть жены-красавицы, – напомнил он себе. – А эта не скрывает своих статей, но глазеть на них – слишком дорого».

– Дамаджах, – поклонился он. – Чем может услужить тебе презренный хаффит?

Инэвера подошла вплотную. Слишком близко, чтобы их подслушал Хасик, но позади нее маячила Шанвах. Кай’шарум’тинг была такой же смертельно опасной, как свирепый телохранитель Ахмана.

– Как идут дела у твоих металлургов? – спросила Инэвера. – Продвинулись? Последняя партия сплава была бесценна.

Аббан пожал плечами:

– Сплавлять металлы довольно легко, но установление нужных пропорций требует времени. Пожары на Ала могли породить примеси, которых мы не предвидели.

– Нам нужно больше, – заявила Инэвера.

– Я вижу. Трон требует огромного количества металла. Чем займешься дальше – ступенями?

– Чем я займусь, хаффит, тебя не касается, – ответила Инэвера безмятежно, но с ноткой предостережения.

– Как скажешь, Дамаджах, – поклонился Аббан. – Не касается меня и то, что ты делаешь со своими евнухами, хотя городская стража поведала мне, что троих из них нашли мертвыми. Их выбросило на берег реки.

Он улыбнулся и понял, что зашел чересчур далеко.

По знаку Инэверы вмешалась Шанвах. Удар оказался настолько стремителен, что почти незаметен, но лицо Аббана пронзила боль, и он упал навзничь.

Схватившись за нос, Аббан поразился скорости, с которой рука залилась кровью. Он вытащил из жилетного кармана платок, но и тот быстро промок насквозь.

– Шар’дама ка сказал, что убьет любого, кто тронет меня.

– Шарум’тинг не «любой», а «любая», хаффит, – улыбнулась Инэвера. Ее пухлые губы изогнулись под прозрачным покрывалом, она махнула на дверь. – Но, так или иначе, хромай отсюда и передай Ахману, что ты оскорбил меня и я велела Шанвах тебя ударить. Посмотрим, что он сделает.

Аббан не шелохнулся, и она вырвала у него платок, задержала окровавленную тряпицу перед глазами:

– Это ничто по сравнению с тем, что случится, если надерзишь мне снова.

Аббан сглотнул, а она и женщина-воин направились в ее личную опочивальню. Дамаджи он не боялся, но первая жена Ахмана – совершенно другое дело. План превратить Лишу Свиток в ее соперницу провалился, и теперь он нажил врага, которого не пожелал бы никому.

Когда за женщинами закрылись двери покоев, Хасик издал гадкий смешок:

– Что, хаффит, поубавилось прыти?

Аббан холодно посмотрел на него:

– Отворяй, собака, иначе скажу Ахману, что расквашенный нос – это твоя работа.

Хасика перекосило от ярости, и Аббану полегчало. Он спрятал улыбку, а великан-воин распахнул дверь. Скоро Хасик явится взыскать за дерзость дань, но на сей раз Аббан будет ждать его с нетерпением.

«Мои металлурги предприняли очередную попытку воссоздать священный металл, – написал Аббан Ахману позднее. – Пришли в конце дня крепкого вестника, которому доверяешь, за грузом для Дамаджах».

И Ахман, как часто бывало, послал Хасика.

Приближение воина заметили, когда дочь Аббана Сильвах работала одна перед шатром на Новом базаре. Близился комендантский час, и базар почти опустел, большинство шатров и лавок закрылось на ночь. Аббан увидел в крохотную дырочку как Хасик вошел. Сильвах молода, красива и умна, хорошая рукодельница. Перед ней открывалось блестящее будущее, и Аббан ее безмерно любил. Хасик знал об этом, когда изнасиловал. Причем до самой Сильвах ему не было дела. Главное – ранить Аббана.

При виде Хасика девушка задохнулась. Бросилась за прилавок, пробежала по короткому коридору и скрылась за полотняным пологом. Хасик последовал за ней, как кот за мышью; ловко перепрыгнул через прилавок и нырнул за полог сразу после нее.

Аббан услышал, как стукнула дверь, и досчитал до десяти, после чего неторопливо отправился следом. Прошло много лет, а нога так и болела, и он не счел нужным ее нагружать.

Когда он вошел в комнату и захлопнул тяжелую дверь, Хасик еще боролся. Шатер примыкал к большому складу, куда ненароком и угодил Хасик. Два ха’шарума из шарахов ждали его с полыми шестами для ловли алагай. Шесты оказались вдвое длиннее рук Хасика, внутри проходили крученые стальные тросы и выходили наружу в виде петель, и эти петли туго стянули ему горло. Хасик вцепился в них с обеих сторон, чтобы не дать затянуть туже, но бороться с опытными воинами-шарахами бесполезно. Когда он тянул, они толкали и вдобавок все время усиливали натяжение. Аббан с удовольствием смотрел, как Хасик слабел и наконец с багровеющим лицом упал на колени.

Подошла Сильвах, и Аббан обнял ее за талию:

– Ах, Хасик, до чего хорошо, что ты заглянул! Полагаю, ты помнишь мою дочь Сильвах? Прошлой весной ты лишил ее девственности. Я пообещал ей место в первом ряду, когда настанет час полюбоваться на то, что я сделаю с тобой в ответ.

Сильвах осталась незамужней, и ей не пришлось поднимать покрывало, чтобы плюнуть шаруму в лицо. Хасик рванулся к ней, но шарахи быстро придержали его, чуть не задушили и снова повергли на колени. Аббан поднял руку, и вперед выступил ха’шарум, который до сей поры скрывался в тени. Нанджи славились пыточным мастерством, и этот коротышка не был исключением. Он двигался с легкой грацией, безмолвный как смерть, – разве что тенькнул острым кривым клинком, когда извлекал его. У Хасика выкатились глаза, но он не мог протестовать, ему перекрыли воздух.

Коротышка поразмыслил.

– Будет проще, если положить его на спину. – Он говорил глухо и тихо, почти шептал. – И хорошенько придержать за руки и ноги.

Аббан кивнул и громко хлопнул в ладоши. Шарахи провернули шесты, опрокинули Хасика навзничь, а двери распахнулись, и в помещение вошла толпа женщин в черном – жены и дочери Аббана. На многих были брачные покрывала; другие, как Сильвах, оставались с открытыми лицами. За минувшие годы далеко не одна из них пала жертвой внимания Хасика.

Четыре женщины принесли собственные шесты для ловли алагай и немедля заарканили ступни и