– Не знаю…

– Может, тебе зайти к ней с цветами и сказать, как она тебе понравилась?

Хлопнула дверь комнаты Анны.

– Анна!

Ленин вышел в коридор, вернулся. Разводит руками:

– Зашла в ванну. Заперлась.

Слышен шум льющейся воды.

– Может, еще по стопочке?

Ленин поднял бутыль, которая уже изрядно опустошена, разлил по граненым стаканам.

Они выпили.

– Скажи, Ленин, что происходит в СССР?

Ленин надул щеки и хлопнул по ним ладонями. Пьяно засмеялся:

– Вот, что происходит…

– Когда я жил в Америке, я так верил в СССР. Мечтал увидеть. Приехал. Здесь смотрю фильмы, слушаю Сталина. Все замечательно! Но то, что происходит в жизни, – не то. И в консерватории почувствовал – не то… Вот она плачет. Что я могу сделать для нее? Не знаю…

На лице Эрвина растерянность, пьяная улыбка. Несколько стопок водки сделали свое дело.

– Она мне очень нравится! – признается Эрвин. – Первый раз увидел… и…

– Влюбился, – подсказывает Ленин.

– Ее лицо, фигура, голос, все вместе… Это…

– Чудо!

– Чудо! Когда-то я знал девушку с точно таким лицом… В Америке. У девушки была кошка. Я кормил ее кошку…

– У нас тоже есть кошка. Даже несколько кошек…

– Я говорю глупости? Сейчас уйду!

Эрвин встает, сильно качаясь, идет по коридору.

Из-за закрытых дверей ванной слышен плеск воды.

– Анна, знаете, я ради вас… – Эрвин замолчал и смотрит на дверь. – Поменяю не только трубы… Сделаю все… Чтобы вы не плакали.

Поздней ночью по городу едет машина лейтенанта НКВД. В машине на заднем сиденье сидят пьяная Наташа Филиппова и набриолиненный узколицый лейтенант. Видимо, развозить девочек по домам после их визитов к генералу входит в его обязанности. Наташа хохочет. Лейтенант держит руку на ее оголенных пышных бедрах, чулки скатаны ниже колен.

– А что мне скрывать? Спрашиваешь – отвечаю… У меня было немного мужчин, штук пятьдесят…

Наташа хохочет. Смеется и лейтенант.

– Десять из них – класс! Сорок – так себе… А твой генерал?..

Наташа хохочет.

– Я не спрашиваю о нем.

– Он – ноль… Ни в десятку, ни в сороковку не входит…

Шофер оборачивается и говорит лейтенанту:

– Смотри!

Лейтенант видит Эрвина Кристофера, выходящего из подъезда дома Анны Шагал. В этом же доме живет и Наташа Филиппова. Лейтенант посерьезнел, следит за Эрвином сонным, тяжелым глазом.

– Егор, выйди, врежь ему… просто так, без слов…

– Неудобно… не наш же… контингент, – отвечает шофер.

– Ну и что? Иди.

Шофер остановил машину у тротуара.

Вышел, направился к Эрвину, который стоит и высматривает окна квартиры Анны. Неожиданно он получает удар страшной силы. Шофер секунду смотрит на упавшего и потерявшего сознание Эрвина, потом возвращается к машине.

Калифорния. Придорожный ресторан «Три аиста». Моросит мелкий дождь. Френсис будит заснувшего отца. Тот подслеповато смотрит на небо, потом на пустой стакан. Тянется к нему.

– Папа, я отвезу тебя домой… Пора кончать эту экскурсию по забегаловкам…

На этих словах старый Эрвин остановил руку, посмотрел на сына. В глазах его – тоска одиночества.

– Закажи еще…

– Пошли, папа. По дороге заедем к парикмахеру.

– Зачем?

– Ты зарос…

– Бог с ним, с парикмахером. Посиди со мной… Френсис, посиди…

В глазах старика тоска. Старый Эрвин поднял пустой стакан, показал его официанту, который смотрит на сидящих под дождем двух мужчин и маленькую девочку и думает, почему они не идут в помещение.

– Где у них тут писают?

Эрвин встал, потом сел – передумал идти.

– А я тебе рассказывал о Ленине, который писать не мог?

Пегги все это время сидела, подставив лицо дождю. Услышав слова деда, она вдруг ожила и сказала:

– А младший Эмерсон писает на высоту один метр девяносто сантиметров…

Мужчины удивленно уставились на девочку:

– Откуда ты это знаешь?

– Летом мальчишки состязались, кто выше писает, а я мерила линейкой… у школьной стены…

Френсис, опешивший, слушает дочь. Эрвин смеется:

– Метр девяносто… здорово…

– А Саймон и Мак-Грегор…

– Замолчи, Пегги.

Пегги обиделась и ушла к небольшому болотцу с лягушками.

– По восемь часов в день играет на виолончели, а что в голове… – возмущается Фрэнсис. – Пошли, ехать пора… «Эмерсон писает на метр девяносто…» Черт! Пошли, папа.

– Но мне не принесли заказ…

Льет дождь. Из окон машины Фрэнсиса видны калифорнийские холмы, заросшие виноградниками бензоколонки, телеграфные столбы, коровы, дети.

Старый Эрвин сонно смотрит на мир за окнами машины. Какой-то мальчик у светофора отдал ему честь и громко крикнул:

– Здравствуйте, мистер Макенрой!

– Кто это? – спрашивает Пеги.

– Не знаю. С кем-то меня спутал…

Эрвин снова стал уходить в сон. Пегги не сидится на заднем сиденье. Толкает деда:

– Ты же хотел рассказать про того, который не мог пи́сать…

Эрвин молчит – виски окончательно его завоевало. Девочка положила руки ему на плечи, тихонько потянула за уши. Эрвин проснулся.

– Потом мы помирились с Робсоном, – продолжает Эрвин.

– Что ты все Робсон, Робсон…

– Он был великий американский бас. Только вот коммунистов любил сильно… И они его любили, а Ленин был мой друг… Не тот, который революцию делал… моего Ленина звали Федор Федорович…

– Папа, все эти Ленины, Робсоны… Кому они нужны?.. Кто их помнит?..

– Дедушка помнит и мне рассказывает, как Ленин не мог писать, – обиделась Пеги. – Давай, Эрвин!

– Кто-то пустил по городу слух, что Ленин заболел странной болезнью: не может писать. А знаешь, что такое сплетня в маленьком городе? Один сказал другому, и пошло… На улице, в театре все к нему подходят, участливо спрашивают: «Как же так – ешь, пьешь, а пи́сать не можешь?»

Ленин озверел…

На театральной сцене декорация завода. Дымят фанерные трубы. На ящике стоит Ленин, перед ним толпа рабочих. Ленин произносит речь:

– Нас обвиняют в том, что при коммунизме нет свободы, что это диктатура одного человека…