Стол. На столе календарь, 1947 год. Радиоприемник, который передает сводку новостей по-английски и джазовую музыку.

Эрвин Кристофер распоряжается выдачей медикаментов, ставит подпись под документами. Выносят ящики, капитан Джером считает их. Оживление, суматоха на складе Американского Красного Креста.

– Машина моя взорвалась… – говорит Эрвин.

– Как взорвалась?

– А черт его знает! Утром еду, вдруг на меня несется портрет Сталина – трах! И дым… Я открыл капот, ничего не пойму…

– Некстати… Тут кошечка одна на льду поскользнулась, я поднял ее. В семь придет с подругой к «Метрополю».

Гостиница «Метрополь». Джером с двумя бумажными пакетами, в которых бутылки виски, апельсины, коробка конфет, идет с двумя молодыми женщинами.

Черные пальто, фетровые шляпки. Длинноногие, стройные. Лица густо напудрены. Одинаковые мушки на щеках. Вид у обеих вызывающе вульгарный.

Эрвин смотрит на них и глупо улыбается. В одной из женщин он узнает Анну Шагал.

– Это мой друг Эрвин Кристофер. Терпеть не может женщин…

Молодая женщина, стоящая рядом с Анной, хохочет, а потом говорит:

– Я знаю один секрет… Даже мертвец проснется и захочет полакомиться, ам-ам, девочкой Тоней.

Женщины засмеялись.

– Я Тоня, а она Аня.

Эрвин хотел что-то сказать, но промолчал, протянул руку Тоне, а потом Ане. Та явно не узнала его. Второй раз.

– Девочки говорят, пойдем в клуб Чкалова. Там танцы, – предлагает Джером. – Ты хочешь танцевать, Эрвин?

Эрвин продолжает смотреть на Анну, словно пытается увидеть в раскрашенной, хрипло хохочущей ту Анну, которую помнил, из-за которой совершил запрещенный выезд в Среднюю Азию… Которую всюду искал… И вот она… Неужели это она?!

– Эрвин, очнись! Скажи: я не хочу танцевать! В клубе холодно.

– Холодно стоять на улице, – говорит Тоня, – поехали ко мне на дачу. Берем мотор – и через сорок минут тепло. О’кей? Ярославское шоссе! Поселок Вишня! Едем!

Заброшенная дача. Пустая комната. Рваные обои. На стене картина: копия боттичеллиевской «Рождение Венеры» без рамы.

Разбитый диван, на котором уместилась вся компания. Стол, две бутылки виски, одна уже полупустая, апельсины, конфеты, ветчина в огромной американской банке. На полу у дивана – патефон с хрипящей пластинкой.

Джером танцует с Тоней. Анна и Эрвин сидят. Молчат.

Эрвин смотрит на люстру, где светит один плафон. В печи горят поленья.

– Анна, вы поете?

– Я?! Нет!

Джером и Тоня выходят в соседнюю комнату. Джером держит партнершу в объятиях, ногой закрывает дверь. Потом выходит один и берет бутылку виски.

– Мы там, вы здесь, о’кей?

– О’кей!

Когда Джером вышел, Анна посмотрела на Эрвина:

– Давайте без слов, хорошо? Терпеть не могу слова…

Анна встала, подошла к выключателю. Плафон на люстре погас. Анна расстегнула кофту, сняла лифчик, скинула юбку, подняла ногу, стянула чулок, потом вторую ногу освободила от чулка и абсолютно голая подошла к Эрвину. Они легли на диван.

Из соседней комнаты раздались приглушенные стоны, женский визг, слова:

«Джером, не убивай меня, Джером, не убивай… я умираю… ой, какой ты большой… моей птичке больно… ой, хорошо… еще, еще, еще… Джером… Птичке больно… ой, хорошо…»

Анна улыбается. Эрвин смотрит на нее.

Анна встает, берет со стола бутылку виски и несет ее к дивану:

– Выпьем? Прямо из горлышка будешь? – Передает бутылку Эрвину. – А теперь, мальчик-тихоня, я буду тебя учить, как любить чужую тетю…

Утром Эрвин проснулся от крика Джерома:

– Они сбежали! Бляди!

Эрвин широко раскрыл глаза. Увидел пустой диван, пустую комнату, оборванные обои, картину «Рождение Венеры» и срамные части Джерома, которые болтались на расстоянии вытянутой руки. Джером стоял и кричал:

– Украли все наши вещи!

Эрвин посмотрел на стул, на который вчера он и Анна сложили одежду. Стул стоит, одежды нет.

– Сбежали?!

– Бляди! Все унесли! – кричит Джером.

Эрвин вскочил. Два голых американца выглядят смешно. На столе пустая коробка из-под конфет, апельсиновые корки. Нет банки ветчины, нет пальто, пиджака, брюк, сорочки, галстука, трусов, носков, туфель…

Эрвин подошел к окну. Идет снег. Стоят каменные заборы. За ними дома, над крышами которых ни одного дымка. Поселок без людей. Видимо, это летняя дачная зона.

– Как называется это место?

Изо рта Джерома идет пар.

– Не помню…

Изо рта Эрвина идет пар.

– Черт!

– Не помню! А, да… Вишня!

– Что же делать?

Эрвин заглянул в соседнюю комнату. Там лежат на полу матрац, подушка, и больше ничего. Эрвин вернулся в первую комнату. Джером кружит по комнате.

– Дрова на дворе! Видишь!

– Пойду принесу!

Эрвин открыл дверь и побежал по снегу голый. Джером смотрит на него в окно. Подняв десяток поленьев, брошенных кучкой в глубине двора, Эрвин бегом назад. Джером рассмеялся. Очень смешно видеть голого Эрвина с дровами. Входя в дом, Эрвин снял с гвоздя рваную соломенную шляпу.

– Чем их зажечь? И зажигалку унесли?

– Давай осмотрим дом, может, что найдем…

Джером накинул на тело полосатый матрац, ходит в нем. Эрвин накинул кусок брезента. Под диваном обнаружили сандалии, зеленые от плесени.

– Мне – шляпа, тебе – сандалии.

Джером стал обладателем сандалий. Эрвин в шляпе, но босой. Они вновь встали у окна.

– Дай сандалии, я похожу по поселку, буду кричать, может, есть тут кто живой…

Джером скинул сандалии, вручил Эрвину матрац и выпустил его в поисковую экспедицию.

Поселок Вишня. Каменные заборы. Снег по колено. В снегу видны только матрац, соломенная шляпа и слышен крик Эрвина:

– Люди! Люди! Товарищи!

Мелькнула собака.

– Собака! Собака! Иди сюда…

Собака смотрит на странного человека, побежала прочь. Эрвин побежал за собакой и упал в сугроб. Летом, видимо, здесь была глубокая яма, да и сейчас она глубокая. Выкарабкался.

– Люди!

Эрвин огляделся по сторонам.

Одинаковые заборы, дома. Деревья. Все белое. Побежал назад. Не может найти «свою дачу».

– Джером! Джером! Джером!..

Тишина. Падают хлопья снега. Эрвин понял, что заблудился.