– Горе ты мое, – ласково сказал он, подхватил Эллу под мышки и выдернул ее из глины легко, будто она была не взрослой женщиной, а маленькой девочкой. Смутное воспоминание мелькнуло у нее в голове, и Элла, открыв рот, уставилась в лицо Семенову, ища подтверждение своей внезапной догадке. – Эх ты, я так сразу тебя узнал, как только увидел. Ты только в кабинет мой зашла, и я сразу понял, что это не кто иной, как Эля Яблокова. Оттого я и знаю, что за тобой мальчишки с детства бегали, что ты практически на моих глазах выросла.

– Тося? – Элла не верила собственным ушам. – Ты – Тося. А я-то в детстве ломала голову, как тебя зовут полным именем. А оказывается, Тося – это Витольд. Так необычно.

– Витольд – лесной властелин. Именно поэтому я умыкнул тебя в лес. – Он засмеялся, обнажая красивые ровные зубы. – Хотя обещаю в следующий раз заниматься с тобой любовью в постели, долго, обстоятельно и разнообразно. Как той нашей ночью. А вообще мама назвала меня в честь польского композитора Витольда Лютославского. Отчего-то были у нее в молодости столь странные музыкальные пристрастия.

– А Анну Ивановну помню. Еще бы, лучший детский доктор в Солнечном. Как она?

– Жива-здорова. Отец тоже. После того, как он вышел в отставку, они поселились в Подмосковье. Но мама регулярно приезжает ко мне, ходит по театрам, по выставкам живописи. Обожает путешествовать по Европе. Слава богу, я могу ей это обеспечить.

– Она отдала мне твой велосипед. Тогда, в детстве, когда ты в институт поступил. Но я на нем так и не ездила. Не смогла. Он напоминал мне, что ты уехал. И я даже в сарай старалась лишний раз не заходить, чтобы его не видеть. Боже мой, Тося… Я даже представить себе не могла.

Вдруг Элла стала серьезной. Глаза ее расширились, рот приоткрылся, и она прикрыла его ладошкой, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу страшные слова.

– Что? Что опять случилось? – мягко спросил ее Витольд.

– Тося, я ж думала, что тебя убили.

– Почему в твою голову закралась такая странная фантазия?

– Потому что в гостинице, которую построила моя фирма, нашли труп, и полицейский, который ведет расследование, сказал, что убитого зовут Антон Попов и он приехал из Солнечного. Я решила, что Антон – это милый мальчик Тося из моего детства, но раз Тося – ты, то кого же тогда убили?

– Антона Попова убили? В вашем городе? Когда? – Семенов выглядел расстроенным.

– В последних числах августа.

– Это парнишка из Солнечного. Я его хорошо знал, потому что он тоже мечтал поступить в медицинский. И поступил. В тот самый Московский первый медицинский, где я уже учился. Ты его совсем не помнишь?

– Совсем. Странно это, я же пацанка была, все с мальчишками собак гоняла, но никого, кроме тебя, из детства не помню. Да и они на меня не смотрели.

– Очень даже смотрели. Конечно, когда я уезжал из Солнечного, ты еще совсем ребенком была. Но почему-то все равно на себя мое внимание обращала. Что-то в тебе такое было. Даже не знаю, как и объяснить, но Антошка влюбился в тебя до одури.

– Влюбился? В меня? – Элла-Эля не верила своим ушам. – Тося, а ты ничего не путаешь?

– Не путаю. Мы с ним, конечно, почти не общались. Курсы разные, компании тоже, но, возвращаясь из дома, он всегда со мной разговаривал, приветы передавал, а после его первого, а моего четвертого курса и приключилась с ним та самая история, которая ему всю жизнь переломала. Об этом в институте много судачили.

– Какая история?

– Эля, ты и впрямь не знаешь, что Попов из-за тебя подрался и в тюрьму загремел?

– Ка-кую тюрьму, – Элла даже заикаться начала от удивления.

– О господи, неужто мама тебе ничего не рассказывала? Про это весь поселок гудел. Хотя, может быть, твое имя и не упоминали особо, чего председательше сельсовета нервы трепать. В общем, Антон из-за тебя подрался со своим другом, Васькой Лукьяновым. Дурной парень был, гнилой. Ну до ножей у них дошло. Антон Ваську ранил, в тюрьму сел. Вот такая история.

– Господи, ужас какой, – Элла поежилась. – Я действительно ничего не знала, Тося. Я же, как по распределению уехала, в Солнечный больше и не приезжала. Как бабушка умерла, так меня совсем домой не тянуло. Больно слишком было. А потом, когда бизнес пошел, я маме квартиру в Москве купила, перевезла ее в столицу, к себе поближе. А что с Антоном дальше было?

– Из института его, естественно, выперли, а дальше я не знаю. Моя дорога в одну сторону пошла, его – в другую. Не пересекались мы с ним больше. На встречу выпускников я как-то раз съездил в Солнечный, про Антона спрашивал, рассказали мне, что он вышел из тюрьмы и домой вернулся, а Лукьянов в Афгане погиб. Вот, собственно, и все.

– Погоди, Тося, а в бассейне нового отеля Попов как оказался? Почему он из Солнечного приехал через столько лет?

– Это я не знаю, Эля. – Он снова ласково посмотрел на нее и обнял за плечи. – Залезай в машину, ты же замерзла совсем, с мокрыми-то ногами. А зачем он приехал и почему погиб, это полиция разберется, наверное. Хотя все это мне не нравится.

– Почему? – Элла вдруг встревожилась.

– Потому что вокруг тебя происходит что-то нехорошее, и я за тебя боюсь. Хорошо, что я приехал. Буду рядом на всякий случай, пока со всем не разберусь.

– Ты? Разберешься? – Элла звонко расхохоталась, ее голос разнесся гулким эхом по всему парку, словно белка запрыгала с дерева на дерево. – Тося, ты же врач. Как я понимаю, хороший врач. Я очень благодарна Сергею, что он направил меня именно к тебе, иначе бы мы не встретились. Но ты же не следователь. Не детектив.

– Следователям и детективам все равно, что с тобой может случиться, а мне – нет, – решительно заявил Семенов, садясь за руль и заводя машину. – Поэтому я убежден, что в качестве самого пристрастного дознавателя придусь как нельзя кстати. Поняла, Эля Яблокова?

– А я уже и не помню, что меня когда-то так звали, – тихо сказала Элла и вдруг заплакала. – Я так привыкла быть Эллой, хотя мне никогда не нравилось это имя.

– Зачем же ты на него соглашалась, если оно тебе не нравилось?

Элла задумалась, пытаясь вспомнить ощущения, испытываемые в теперь уже казавшейся крайне далекой молодости.

– Сама не знаю, – ответила она, слизывая слезы с губ. – Я была тогда такой неуверенной в себе провинциальной девочкой. А моя новая подружка Нора Фалери – настоящей москвичкой, стильной, современной, красивой. Я, как зачарованная, слушала ее рассказы. Мама – балерина Большого театра. И это в то время, как моя мама по улицам Солнечного в резиновых сапогах ходила практически круглый год, лишь в самые сильные морозы меняя их на валенки. Отец – крупный номенклатурный работник, по заграницам ездил, а потом с собой покончил. Я Нору и жалела, и равнялась на нее во всем. Мне так хотелось до нее дотянуться, ну хоть капельку стать такой же, как она.

– Дурочка, – Витольд нагнулся и губами собрал слезы с ее губ и щек, – какая же ты у меня дурочка.