– Ну не могу я каждый день палец колоть, – заныла она. – Да и некогда мне. У меня работа, трудности, дела всякие. А чувствую я себя снова плохо. Наверное, опять у меня упал этот самый сахар.

– Эля, это же не шутки. Я, между прочим, поэтому и приехал. Проверить одну свою догадку.

– Какую догадку?

– Потом скажу. Мы можем поехать к тебе домой? Ты действуешь на меня таким образом, что мы рискуем оставить твою репутацию прямо здесь.

– На асфальте? – Элла засмеялась, чувствуя, как у нее ослабли ноги. Она вспомнила, каким неутомимым в постели может быть стоящий рядом с ней мужчина, и почувствовала, что у нее пересыхает во рту.

– В машине. В моей или твоей, – прошептал он ей в нежное розовое ухо, чуть прикусывая его губами. – Поэтому мы сейчас поедем к тебе домой, где я проведу полный осмотр, мужской и врачебный. Ну и сахар измерим все же.

Ухо горело, импульсы от него бежали вниз, к сокровенной части ее тела, которая всегда оставляла ее равнодушной, не требуя к себе особого внимания, а сейчас чувствовалась остро, почти болезненно, отключая разум. Пожалуй, идея насчет того, чтобы заняться сексом прямо в машине, под офисными окнами, в которые наверняка глазеют люди, не так и плоха.

– Поехали, – хрипло сказала она, переводя дыхание. – Давай оставим мою машину здесь, а поедем на твоей. Если моя мне понадобится, то я всегда смогу за ней вернуться.

Время остановилось. Прошлое, будущее, бизнес, семья – сейчас ничего не имело значения. Элла чувствовала удивительную свободу от обязательств, долга, мучительных мыслей и горьких сожалений. И эта свобода кружила ей голову, заставляя чувствовать себя совсем девчонкой.

* * *

Наши дни

Майор Воронов

Наружное наблюдение за Бжезинской и Бутаковой пришлось снять. За две недели слежки не произошло ровным счетом ничего, что могло бы пролить свет на убийство Антона Попова. Угрозы жизни и здоровью обеих соучредительниц «ЭльНора» выявлено тоже не было. Бжезинская руководила своей компанией, ездила по встречам, занималась бизнесом и политикой, и ей на первый взгляд совершенно точно ничего не угрожало.

Конечно, по вечерам она оставалась одна в огромном загородном доме, но там ее охранял верный Меркурьев, и Дмитрий Воронов на собственной шкуре знал, что там «враг не пройдет».

Элеонора Бутакова по-прежнему трудилась главным инженером «Ганнибала» под началом Эдуарда Горохова. Несмотря на то что дама заверяла Воронова, что ее хотят убить, он в это не верил. Он был уверен, что наоборот, Бутакова с Гороховым объединились против Бжезинской и строят злонамеренные козни, пытаясь осуществить рейдерский захват «ЭльНора». Но влезать в бизнес-разборки враждующих дам ему было скучно. Пусть сами разбираются, ему вон убийство Попова раскрывать надо.

Наружка еще доложила, что у мадам Бутаковой явно наметился роман. Но адюльтеры майора Воронова интересовали еще меньше, чем рейдерские захваты. Он не считал для себя возможным лезть в то, что делают за закрытыми дверями два взрослых человека, даже если они и состоят при этом в браке, и любовью занимаются на стороне.

В общем, ничего такого, что оправдывало бы расходы на наружное наблюдение, с красавицами не происходило, и, посоветовавшись с Иваном Буниным, Воронов это наблюдение снял. За месяц с лишним, произошедший с момента убийства Попова, в городе было совершено еще с десяток особо тяжких преступлений, поэтому оперативникам было чем заняться, кроме двух Элеонор, которые даже самому Воронову уже изрядно надоели.

Дело об убийстве расследовалось, шло своим чередом, вон и новый подозреваемый в нем появился, прораб Михалыч, с которым Дмитрий собирался потолковать. Тело Степана Ушакова так и не было найдено, и у Воронова не угасала надежда, что парень до сих пор жив и обязательно найдется.

То, что прораб Михалыч – персона для следствия интересная, Иван Бунин отчего-то не согласился.

– Да ну, – усомнился он, когда Дмитрий рассказал другу и начальнику про вчерашний свой разговор с Меркурьевым, а также о том, что с утра пораньше успел заехать в «ЭльНор» за личным делом Сергея Михайловича Медякина, работавшего в «ЭльНоре» с самого его создания. – Не сходятся у тебя, Митя, концы с концами. Медякину этому пятьдесят пять лет. Ушаков тебе говорил, что его отца призвали в армию сразу после того, как у него сын родился. Мол, они с матерью поженились в восемнадцать лет. Степану двадцать шесть, значит, его отцу сейчас бы было сорок четыре. И сослуживцам его армейским столько же, может, на год больше. Но не пятьдесят пять точно.

– Хм… – О разнице в возрасте Воронов не подумал и сейчас разозлился сам на себя. – Если я прав и вторым другом Ушакова старшего был погибший Василий Лукьянов, то им с Антоном Поповым тоже по сорок четыре года. Правда, Медякина могли призвать в армию после института, не после школы. Тогда разница в возрасте вполне объяснима.

– В пять лет, – Бунин продолжал смотреть на товарища скептически, – но не в одиннадцать. Да и не было за плечами Медякина никакого института, ты же его автобиографию в руках держишь. В армию его призвали в 1979 году, а Ушакова и Лукьянова в каком? В восемьдесят девятом?

– Да не знаю я, в каком году их призвали, – вспылил Воронов. – Ответ из Архангельского военкомата пока не пришел. Но думаю, что поговорить с этим самым Михалычем все равно будет не лишним. Он в «ЭльНоре» давно, всех знает, со Степаном тоже общался, может, и знает что.

– Так пообщайся, – согласился Бунин. – И заодно остальные личные дела запроси. Водителей и каменщиков, про которых тебе Меркурьев сказал, что они тоже в Афгане служили. Хоть и хлипкая, но все-таки ниточка.

Дмитрий снова поехал в «ЭльНор», на пороге столкнулся с Элеонорой Бжезинской, которая так куда-то спешила, что даже его не заметила, попросил у секретарши Милы, по совместительству выполняющей обязанности кадровика, личные дела сотрудников, служивших в Афганистане, присел за стол в приемной, внимательно прочитал все документы, сделал необходимые выписки и почувствовал, что окончательно запутался.

В конце восьмидесятых годов двадцатого века в Афганистане служили только два человека из всех названных Меркурьевым. Водитель Владимир Сергеев и каменщик Валентин Балясин. Остальные тоже были намного старше и ушли в армию в конце семидесятых, в самом начале афганского пекла.

Воронов, который легко признавал свои ошибки, был внутренне согласен с тем, что прораб Михалыч не имеет к исчезновению Степана Ушакова никакого отношения. Проработку версии «сослуживец» нужно было начинать с Сергеева и Балясина. Что ж, не ошибается тот, кто ничего не делает.

Он потянулся, разминая затекшие мышцы, вернул Миле папки с личными делами и просительно улыбнулся ей.

– А можно у вас еще разжиться телефонами вот этих двух сотрудников, – он протянул ей листочки с фамилиями Сергеева и Балясина, – а также узнать, где они сейчас находятся, и, естественно, сохранить мой интерес в тайне.

– Можно, – Мила тоже улыбнулась, открыто и бесхитростно. Как успел убедиться Воронов, девушкой она была хорошей, отзывчивой, исполнительной и неглупой. Что и говорить, Элеонора Бжезинская умела не только вести бизнес и строить качественные дома, но и подбирать персонал. – Чаю хотите?