– Ладно, лежи уж, разберемся, – сказал Бунин, которому стало жалко несчастного друга. – Медицина у нас сейчас все может. Давай ты лечись тут, а я поехал. Дел невпроворот. Как оклемаешься, приезжай, если медицина тебя отпустит.

Спустя пару часов Воронову действительно стало лучше. Навалившаяся на него дурнота прошла так же бесследно, как и в прошлый раз, и он, уверив докторшу, что обязательно пройдет полное обследование, поехал в отдел. Ему было интересно, чем закончились поиски Михалыча и что рассказали Сергеев и Балясин.

– В запое твой Михалыч, – сообщил Бунин, удостоверившийся, что друг в полном порядке. – Жена сказала, что впервые за пять лет мужик у нее в запой ушел. Напоил его кто-то, вот он и сорвался. На даче сидит, водку глушит. Она утверждает, что дней на десять это у него. Раньше не остановить.

– И кто же его напоил?

– Да шут его знает. Жена говорит, знала бы, своими руками удавила бы гада. Столько они горя через эту водку приняли, так радовались, когда Михалыч завязал, и вот на тебе. – Он искоса посмотрел на Воронова.

– Да не пил я, – заорал тот. – Ванька, ну ты-то мне веришь?

– Да верю-верю. Не кипятись. А Балясина с Сергеевым опросили. Никакого Ушакова они не знают, в армии с ним не служили. Фамилия Василия Лукьянова им тоже ни о чем не говорит. Пустышку мы вытянули, Митя. Впрочем, и бог с ней. На, держи. Пока тебя не было, двоюродная сестра Ушакова по электронной почте фотографию переслала, посмотри.

Воронов взял в руки листок бумаги, который протягивал ему Иван. Распечатанная на плохоньком принтере фотография была нечеткой, да и оригинал, сделанный почти тридцать лет назад, явно оставлял желать лучшего, однако лица изображенных на ней обнявшихся людей вполне можно было разобрать. Один из молодых солдатиков, улыбавшихся в объектив фотоаппарата, был Воронову совсем незнаком, во втором угадывались черты Степана Ушакова, видимо, это и был его отец, Валентин Николаевич. Третьим в ряду друзей стоял … Олег Меркурьев.

– Черт, – Воронов не верил собственным глазам. – Получается, он тоже служил в Афгане, а мне про это даже не обмолвился. Ваня, ты понимаешь, что это значит?

– Ты знаешь кого-то из этих людей?

– Так это же, твою мать, Меркурьев. Бывший начальник службы безопасности «ЭльНора», телохранитель Бжезинской. Получается, именно его тогда Степан видел в коридоре. Черт, черт, черт! Как же я так повелся-то?

– Погоди, Митя, не горячись, – Иван успокаивающе положил руку Воронову на плечо. – Что ты делаешь поспешные выводы, как мальчик-первогодок. Тут разобраться надо.

– Разберемся, – сквозь зубы сказал Воронов и достал телефон. – Сейчас договорюсь с ним о встрече и обязательно разберемся.

– Ты только спиной к нему больше не поворачивайся, – вздохнул Иван. – А то опять по голове получишь, а у тебя и так здоровье хилое. Давай-ка лучше сюда его позови. Скажи, помощь его требуется. Вместе с ним и побеседуем.

Однако телефон Олега Меркурьева оказался выключен.

Наши дни

Элла

До дома они, разумеется, не доехали. Жар, настигший обоих, требовал немедленного выхода, иначе Элла и Витольд рисковали заживо сгореть в том пламени, что бушевало внутри. Завидев впереди массивную стену вздымающихся в небо сосен, обрамлявших городской «Парк Мира», Семенов искоса посмотрел на Эллу, словно спрашивая разрешения, и она согласно кивнула, без слов распознав его молчаливый призыв.

Машина, скользя по чавкающей глине и мокрой опавшей листве, съехала с дороги и нырнула под деревья, заботливо расступившиеся перед ними. В осеннем парке было сумрачно и свежо. Снова начал накрапывать дождик, сводя на нет возможность встречи со случайными прохожими. Неподалеку проехал велосипедист, за которым в поводу пробежала большая собака, и все стихло, оставив их, наконец, вдвоем.

– Эля, – Семенов заглушил мотор и повернулся к сидящей рядом с ним женщине, нежно откинул с лица непослушный завиток волос, заправил его за маленькое точеное ухо, просвечивающее розовым, как жемчуг в перламутровой раковине, откашлялся, потому что голос его звучал хрипло. – Эля, я так тебя хочу, что меня сейчас просто разорвет на части. Иди ко мне. Извини, что все так, – он показал рукой на деревья за стеклом, – но я не могу ехать дальше.

– Не надо никуда ехать, – шепнула она, отодвигая свое сиденье и откидывая назад спинку. – Меня вполне устраивает место и время. Витольд, я так по тебе соскучилась. Я думала про то, что наше ночное свидание никогда не повторится, что я тебя нашла и тут же потеряла. И это было невыносимо, считать, что ты больше никогда меня не обнимешь. Если бы ты не приехал сегодня, наверное, я бы бросила все и сама поехала к тебе, хотя совсем не в моих привычках навязываться. Ты знаешь, всегда мальчишки за мной бегали, а я за ними никогда. Видимо, надо же когда-то начинать.

– Я знаю, – непонятно сказал он и накрыл ее тело своим, требовательно ища ее губы.

Царящая в парке тишина какое-то время прерывалась лишь барабанящими по крыше машины каплями дождя и их прерывистым дыханием. Элле было так хорошо, что в какой-то момент она вдруг испугалась, что сейчас умрет, потому что такое блаженство не могло быть испытано в земной жизни. По крайней мере, раньше она ни разу не испытывала ничего подобного.

Это был ЕЕ мужчина. От волнистых густых волос, которые она в экстазе перебирала, запуская в них пальцы, до упругих крепких ягодиц, ритмично двигающихся между ее скрещенными ногами. Он был крупным, мощным, гладким, очень приятным на ощупь, надежным и волнующим ее до одури. Несмотря на то что Элла видела доктора Семенова второй раз в жизни, он казался странно знакомым, как основательно подзабытый персонаж из старой, прочитанной в далеком детстве книжки.

Его тело сотрясла длинная дрожь, почти судорога. Он протяжно застонал, почти завыл, как вышедший на ночную охоту волк, затем откинулся на водительское сиденье и шумно перевел дух.

– Однако… У меня такое чувство, что мне опять двадцать лет.

– И у меня, – призналась Элла, как смогла поправила сбившуюся одежду, запахнула полы кожаного плаща и требовательно уставилась на Семенова. – А что ты такое знаешь?

– В смысле? – он непонимающе уставился на нее.

– Перед тем, как меня поцеловать, ты сказал: «Я знаю», но не уточнил, что именно.

– А-а-а. Я знаю, что за тобой с самого детства бегали мальчишки.

– Откуда? – удивилась Элла, открыла дверцу и выпрыгнула на улицу, чтобы вдохнуть полной грудью прохладный, вкусно пахнущий сосновой хвоей воздух. Ноги ее, обутые в легкие щегольские ботиночки, явно не предназначенные для прогулок по осеннему лесу, тут же увязли в размокшей глине. – Ой, мамочки, я, кажется, тону.

Семенов, засмеявшись, тоже выбрался из машины, обошел ее кругом и остановился перед Эллой, с огорчением разглядывающей, как жирно чмокающая грязь подбирается почти к щиколоткам.