– Я сказал что-то… – начал он, убрав от нее руки. И когда он отстранился, Лили сразу стало холодно. – Но я действительно что-то не то сказал. Я сделал что-то не то.

Лили покачала головой.

– Нет, вы все сделали правильно. Я задала вопрос, и вы ответили. Все хорошо.

Он коснулся пальцем ее губ.

– Вы такая чудная, – сказал он. – Я не хотел вас обидеть.

«Не хотел, но обидел. А дальше будет только хуже».

Если Лили и раньше считала его красавцем, то теперь… Нет в языке слов, чтобы описать, как он в этот момент был хорош. Щеки горят, веки отяжелели, взгляд до краев наполнен желанием, а его обнаженное горло всего в дюймах от ее губ.

Лили была в беде. В такой беде! И все же она понимала, что это далеко не самое худшее, что может с ней случиться. Если бы она могла хоть мгновение себе не врать! Вернее, если бы она могла быть абсолютно честной перед собой… И отговорки вроде той, что ей всего лишь хотелось почитать, поэтому она сюда и пришла, а потом вдруг расхотелось, не в счет! Если бы она смогла посмотреть правде в глаза, то ей бы пришлось признаться себе, что она для того и пришла в библиотеку, чтобы узнать наверняка, в какую именно беду могла бы попасть, если бы оказалась с ним здесь, в этой самой комнате.

И у Лили хватило духу посмотреть правде в глаза. И тогда, наскоро поцеловав его в угол рта, она, мышкой прошмыгнув мимо герцога, выбежала за дверь и бегом помчалась наверх, к себе в спальню.

Это определенно длилось больше двух минут. И ему это понравилось куда больше, чем то, что он всегда успевал проделать за две минуты от начала до конца. Этот вечер был словно поделен на «до» и «после». До приезда домой и после; до поцелуя и после него.

По сравнению с этим поцелуем тот, первый, был всего лишь аперитивом. Приятным во всех отношениях, но лишь пробуждающим аппетит. А этот поцелуй пьянил сильнее, чем целый графин отменного бренди.

И, право, целовать ее стократ приятнее, чем пить бренди, даже самый дорогой. Пожалуй, Маркус в жизни не пробовал ничего вкуснее ее губ. Ничто не могло сравниться с тем ощущением, что дарило тепло ее тела, когда она прижималась к нему, или тепло ее ладоней, когда она гладила его по спине. И никогда прежде он не испытывал такого глубокого удовлетворения, как в тот миг, когда он услышал ее тихий страстный стон, который она так и не смогла сдержать.

Черт, он хотел прямо сейчас подняться к ней в спальню и взять ее: удовлетворить потребности своего тела и ее тела тоже. Его детородный орган был более чем готов к немедленным действиям.

И Маркус пошел на поводу у своего неудовлетворенного тела и даже сделал несколько торопливых шагов в направлении коридора, но у двери был остановлен собственной совестью. Борьба между совестью, выдвигающей требования морального порядка, и телом, управляемым инстинктами, разгорелась нешуточная. В итоге совесть победила. Он пообещал Лили, что не будет злоупотреблять своим положением, и, как джентльмен, он должен был сдержать слово. Как бы он после этого смотрел в зеркало?

Насколько все было проще, когда он только пил, играл в карты и иногда чесал за ухом кота!

Но вышеперечисленные занятия, увы, не приносили ему желаемого удовлетворения. Нельзя сказать, что он испытывал удовлетворение сейчас – по крайней мере, плоть его удовлетворена не была, но зато во многих других смыслах его теперешняя жизнь была полнее и осмысленнее. Сейчас лучше вспомнить о том, как Роуз держала его за руку и говорила с ним, и о том, что именно под ее влиянием он наконец взялся за ум. Заставил себя учиться. Основы бухгалтерской деятельности он уже освоил, и не за горами то время, когда он изучит агротехнику. И больше не будет чувствовать себя полным дураком, общаясь с управляющими своих имений или банкирами.

И сможет самостоятельно нанять экономку, которая и дело будет знать, и характер которой будет получше, чем у той, что от него уволилась.

И сделает ремонт.

Обустроит особняк по своему вкусу и превратит его в свой дом в самом полном смысле этого слова. В дом для себя. И для Роуз. И для Лили?

Когда он успел превратиться в домоседа? Когда ему вдруг разонравилось… жуировать? Маркус улыбнулся воспоминанию. В ее устах это слово звучало очень забавно.

Маркус знал, когда с ним произошла перемена. Мог назвать точное время. Это случилось, когда он взглянул в глаза той маленькой девочки и узнал в ней себя. Не из-за внешнего сходства, а потому, что и сам когда-то испытывал что-то очень похожее. И тогда он понял, что может кое-что изменить. И даже не кое-что, а многое. Изменить к лучшему, исправить. И все изменится, все исправится, если он сможет доказать окружающим, но прежде всего себе, что у этой большеглазой девочки самый достойный отец на свете.

А самый достойный на свете отец маленькой девочки никогда бы не стал соблазнять гувернантку своей дочери ради удовлетворения своих низменных потребностей.

Маркус хотел, но не мог забыть о том, что чувствовал, когда держал Лили в объятиях, когда целовал ее. Вздохнув, он снял с полки увесистый том под названием «Методы ведения сельскохозяйственных работ в Центральной Англии». Может, чтение поможет ему отвлечься?

Отныне книги, и только книги будут ему помогать коротать вечера. И бессонные ночи.

Прошло три часа с тех пор, как Маркус приступил к изучению теоретических основ агротехники, но ничего не изменилось. Сейчас он разбирался в этом вопросе ничуть не лучше, чем когда раскрыл книгу. Мозг его отказывался воспринимать прочитанное. Маркуса начали одолевать смутные сомнения в целесообразности того, что он делал. Может, он замахнулся на то, что ему не по зубам? Или сельское хозяйство – не его конек. Со вздохом он бросил «Теоретические основы» на пол, и достав из-под кровати уже знакомый том Чарлза под названием «Основные начала геологии», открыл его. Пролистывая иллюстрации, Маркус с тревогой осознал, что отупел окончательно. Он ничего не помнил из того, что когда-то знал. Тогда же пришло осознание еще одного факта: изучение тела Лили принесло бы ему куда большее удовольствие, чем изучение тела Земли.

Изучением Лили он готов был заниматься с полной самоотдачей и полностью погрузившись в тему. Возможно, он смог бы написать об этом книгу, ничем не уступающую по ценности содержания той, что он сейчас держал в руках.

Лили была совсем рядом. Ничего не стоило встать, пройти несколько шагов и постучать в ее дверь. Но, нет, нельзя. Он не мог нарушить слово. Но помечтать ведь можно?

Маркус лежал на спине и смотрел в потолок. Ему удалось на несколько часов отвлечься от предположений о том, что могло бы случиться или должно было случиться после поцелуя, но сейчас он, черт возьми, ни о чем другом думать не мог.

На ней тонкая девичья рубашка – нет, на ней его ночная сорочка, насквозь пропитанная его запахом. Из-за того, что она ей велика, сорочка сползает с плеч, открывая взгляду ее шею, ее ключицы и даже немного грудь.