II

Примирение Мономашичей с почувствовавшими свою силу Ольговичами было, однако, кратковременным. Их соперничество, едва утихнув на юге, тотчас переместилось на новгородский север, и без того взбудораженный недавним противоборством Мстиславичей с дядями. Династические аспекты этой борьбы, разумеется, занимали новгородцев меньше всего. В княжеских усобицах 1132–1133 гг. Новгород отстаивал свои собственные интересы, что в конечном счете привело его к полному политическому разрыву с Киевом.

Собственно говоря, случилось то, что должно было произойти рано или поздно. С тех пор как Новгород в конце X в. добровольно связал свою судьбу с киевской династией385, его отношения с Киевом отличала противоречивая двойственность, которая персонифицировалась в самой фигуре новгородского князя – с одной стороны, выразителя и защитника суверенитета новгородской общины, каким его желали видеть новгородцы, с другой – киевского назначенца, великокняжеского наместника, олицетворявшего политическую зависимость Новгорода от Киева. Между тем, как показывают летописные сведения, новгородское общество уже в первые десятилетия своей истории достигло высокого уровня социально-политической сплоченности, позволявшего вечу противостоять княжеской власти и направлять ее деятельность в местных интересах. На протяжении XI столетия новгородцы разными способами пытались разрушить связь своего князя с институтом наместничества: побуждали его прекращать выплату дани Киеву386, изгоняли или отказывались принимать неугодных князей; в конце концов, они остановились на том, чтобы «вскармливать» у себя княжичей-отроков, то есть сызмлада воспитывать их в духе новгородских традиций. Первый опыт такого рода был довольно удачным: сын Мономаха Мстислав Владимирович, младенцем отданный на «вскормление» в Новгород, просидел на новгородском столе в общей сложности почти тридцать лет. Новгородцы чрезвычайно дорожили им (вспомним, как в 1102 г. они отстояли Мстислава, пригрозив Святополку Изяславичу убить его сына Ярослава, если тот помимо их воли приедет в Новгород на смену Мономашичу), однако и он в 1117 г. был переведен отцом в Белгород, дабы со временем унаследовать великое княжение. Оставляя Новгород, Мстислав, по свидетельству новгородского летописца, сына своего Всеволода «посади Новегороде на столе». По всей видимости, это было сделано без согласия веча и городской верхушки, ибо под следующим годом в летописи читаем запись о том, что Владимир Мономах привел «бояры новгородьскыя Кыеву, и заводя я [их] к честьнему хресту, и пусти я [их] домови; а иные у себе остави», как следует полагать, в качестве заложников. Очевидно, что необходимость в присяге новгородских бояр великому князю могла возникнуть только в связи с уходом Мстислава из Новгорода и посажением там Всеволода. А это, в свою очередь, указывает на то, что новгородцы проявили неудовольствие действиями великого князя и его сына, усмотрев в них тягостное напоминание о политической гегемонии Киева.

Последнее было тем более обидно, что новгородцы к тому времени уже создали «параллельный» княжеской власти институт самоуправления – посадничество, ставший важным показателем внутренней зрелости новгородского общества и его готовности к выработке собственных форм государственности. Появление в Новгороде первых посадников – выходцев из среды новгородских бояр – ученые приурочивают к периоду княжения Мстислава Владимировича, или, более конкретно, к концу 80-х гг. XI в.387 Таким образом, можно говорить о том, что возникновение новгородского посадничества стоит в тесной связи с практикой «вскормления», поскольку потребность в высшем должностном лице, представителе верховной власти новгородской общины, скорее всего, была обусловлена малолетством князя (Мстислава Владимировича). В 1120-х гг. Владимир Мономах, а затем и Мстислав пытались подмять самостоятельность новгородских посадников путем раздачи посадничьих должностей знатным «мужам» из числа своих ставленников. Но подобные случаи назначения посадников по воле киевского князя были уже исключением. Правилом становится избрание новгородцами собственных посадников на вече.

Предвозвестием скорого падения владычества «матери городов русских» над Новгородской землей явились события 1125 г., когда новгородцы, воспользовавшись смертью Владимира Мономаха, «посадиша на столе Всеволода». Подобная фразеология летописца, применительно к князю, уже «посаженному» в городе восемью годами раньше его отцом, Мстиславом Владимировичем, может означать только то, что новгородцы коренным образом изменили социально-политическую природу княжеской власти в Новгороде, заменив назначение князей их избранием. Не подлежит сомнению, что избрание предполагало определенный ритуал, существенным элементом которого являлся договор, или «ряд», скрепляемый обоюдной клятвой на кресте388. Полное содержание договора Всеволода с новгородцами летописи не приводят, однако об одном обязательстве, взятом на себя князем, все-таки сообщают: это – обещание княжить в Новгороде пожизненно, не зарясь на другие княжьи столы («целовав крест к новгородцем, яко хоцю у вас умрети»). Невыполнение данного условия и сделало из Всеволода Мстиславича последнего новгородского князя, посредством которого Киев удерживал власть над Новгородом389.

Как мы уже знаем, в 1132 г. Всеволод нарушил свое обещание новгородцам, уйдя по приглашению великого князя Ярополка в Переяславль390. Это вызвало сильнейшее возмущение всей Новгородской земли. По возвращении в Новгород Всеволода ждала «встань велика в людех». Пошуметь против князя прибыли даже псковичи и ладожане. На общем вечевом собрании было положено изгнать Всеволода с новгородского стола. Ему сгоряча указали «путь чист» из города, однако быстро одумались и вернули «вскормленного» князя назад. Смута закончилась тем, что Псков и Ладога также добились для себя права управления через выборных посадников, посылаемых из Новгорода по решению веча.

Выступление против Всеволода было, по существу, протестом самых широких слоев населения Новгородской земли против привычки киевских князей распоряжаться новгородским столом по своему усмотрению. Антикиевский характер волнений 1132 г. рельефно проступает из сообщения Татищева, согласно которому новгородцы воспротивились отправке в Киев ежегодной дани391. Косвенным образом это подтверждает и Лаврентьевская летопись, говоря под 1133 г. о том, что Ярополк должен был отрядить в Новгород своего «братанича» Изяслава Мстиславича (в то время минского князя) для сбора «печерской дани»392. Изяслав выполнил поручение великого князя и заново привел новгородцев к присяге на кресте. «И тако умиришася», – добавляет к этому эпизоду Никоновская летопись, удостоверяя тем самым предыдущее «размирье» новгородцев с Ярополком.

Печать новгородского князя Всеволода Мстиславича

Начало войны Мстиславичей с дядями ознаменовалось новым обострением обстановки в Новгороде. Предложение Всеволода оказать помощь его брату Изяславу в борьбе с ростово-суздальским князем Юрием вызвало бурную реакцию веча. Единодушия не было; новгородцы перессорились и передрались, убив промеж делом нескольких человек. «Почаша молвити о Сужьдальстей войне новгородцы, – повествует летописец, – и убиша мужь свои и свергоша и [их] с моста [в Волхов]…» Сторонники войны взяли верх. Однако два похода на Суздаль, состоявшиеся в 1134 г., закончились неудачей. Первый, как мы помним, прервался в верховьях Волги из-за того, что Всеволод поостерегся воевать Ростово-Суздальскую волость, отошедшую по договоренности с Юрием к великому князю. Зимой, в декабре, после того как Юрий Владимирович снова был переведен Ярополком из Переяславля в его северо-восточную отчину, новгородцы повторно ходили в Ростовскую землю, несмотря на предостережения прибывшего в Новгород киевского митрополита Михаила, грозившего ослушникам Божьей карой. В лютый мороз, утопая в наметенных метелями сугробах, новгородская рать встретилась с ростовскими полками на Ждановой горе393 и потерпела жестокое поражение (26 января 1133 г.). Всеволод, дрогнувший одним из первых, бежал с поля битвы, бросив новгородскую рать на произвол судьбы. Суздальский летописец говорит, что ростовцы перебили множество новгородцев и возвратились домой с великой победой. Новгородская летопись числит среди погибших посадника Иванка Павловича и много других «добрых муж».