Превращение племенной территории смоленских кривичей в одно из сильнейших княжеств Древней Руси связано с именем второго сына Мстислава Великого, Ростислава. Посаженный отцом в Смоленске около 1125 г., он за десятилетие сумел завершить политическую консолидацию верхнеднепровских земель вокруг этого древнего городского центра411. Границы смоленской отчины Ростислава Мстиславича окончательно установились после присоединения земель в междуречье Сожа и Десны (1127) и по реке Протве – так называемая «Ростовская дань» (1134–1135). Политическое значение Смоленской волости целиком определялось ее уникальным географическим расположением – в водоразделе между основными речными артериями Древней Руси: Днепром, Волгой и Западной Двиной, где пересекалось несколько торговых путей. Издавна налаженная здесь система волоков и наличие крупных центров по обслуживанию нужд транзитной торговли позволяли купеческим ладьям перебираться по суше из одного речного бассейна в другой. Пошлины, собираемые с русских и иностранных «гостей», служили основной статьей дохода смоленского князя. Как явствует из жалованной грамоты Ростислава Смоленской епископии, в 1136 г. 35 поселений и областей Смоленской земли платили в княжескую казну больше трех тысяч гривен серебра, и две трети из этой суммы поступало от семи-восьми городов, расположенных у наиболее важных волоков412.

Смоленская земля (по Л.В. Алексееву)

Со второй половины XI в. Смоленская земля принадлежала к Переяславской волости, питая своей обильной данью оборонительную и градостроительную деятельность переяславских князей. Но рост торгово-экономического значения Смоленска неуклонно повышал и его политический статус. Богатый придаток Переяславского княжества выделился в самостоятельную волость при Ярополке Владимировиче, когда Переяславль сделался ареной междукняжеской борьбы. Возведение Смоленска в ранг региональной столицы Ростислав Мстиславич обеспечил двумя традиционными способами: крупным градостроительством и созданием собственной епископской кафедры. В 1135 г. он «устроил град великий Смоленск», организовав широкомасштабные работы по укреплению города. Земляной оборонительный вал опоясал 90 гектаров городской земли – одну из самых обширных городских территорий в домонгольской Руси. В следующем году Смоленск обособился от Переяславля и в церковном отношении. В похвальном слове Ростиславу говорится, что князь, «видя смоленскую церковь единую под Переяславлем и негодуя вздумав с бояры своими и с людьми и постави епископа». Первый смоленский владыка, грек Мануил413, получил от Ростислава жалованную грамоту, согласно которой в пользу Смоленской епископии отходила десятая часть всех княжеских доходов.

Хотя Всеволод Ольгович в начале своего княжения в Киеве и намеревался «искать» Смоленска «под Ростиславом Мстиславичем», до открытого конфликта между ними дело все же не дошло. В отношениях с великим князем Ростислав держался политики своего старшего брата Изяслава, который, как мы видели, в конце концов заключил сделку с Ольговичем.

Зато на западе Всеволоду пришлось вести вооруженную борьбу с набиравшим силу галицким князем Владимиром Володаревичем (летописцы обычно пишут его имя в уменьшительной форме – Владимирко).

При жизни известных нам Володаря и Василька Ростиславичей Галицкая земля была поделена на две большие волости – Перемышльскую и Теребовльскую. Оба Ростиславича умерли в 1124 г. Сыновья их не умели ужиться мирно и постоянно посягали на владения друг друга. Победителем из этой продолжительной междоусобицы вышел младший сын Володаря Владимирко, который после смерти своего родного брата, перемышльского князя Ростислава, и двоюродных, Григория и Ивана Васильковичей, объединил под своей властью уделы отца и дяди (1141). Последний из его живых родственников, племянник Иван Ростиславич, заперся в Звенигороде на положении изгоя.

Стольным городом объединенного княжества Владимирко избрал Галич – крупный город в верхнем течении Днестра, расположенный на высоком (около 70 метров), труднодоступном мысу. Главным источником богатства галичан, а следовательно, и их князя была торговля с Византией. Поэтому Владимирко установил прочный политический союз с византийским императором Мануилом I Комнином (1143–1180), чему в немалой степени способствовали династические узы, существовавшие между его отцом и домом Комнинов414. По-видимому, галицкий князь даже признавал формальный сюзеренитет Мануила. Во всяком случае, именно так историки толкуют краткое сообщение византийского историка Иоанна Киннама, который говорит о Владимирке как о союзнике и подданном императора ромеев415.

Для остальных своих соседей Владимирко был скорее опасным врагом, чем надежным другом. Полякам он неустанно мстил за предательский захват его отца в 1122 г. (см. с. 157).

Польский хронист Винцентий Кадлубек с содроганием повествует о взятии им в 1135 г. города Вислицы (на реке Нида, в Малой Польше): «Стыдно вспомнить, кровью скольких жертв и сколь бесчеловечно опьянялось гнусное варварство». Воины Владимирка, по его словам, – это «львы с окровавленными клыками». Характер галицкого князя рельефно выступает из рассказа Кадлубека о поступке Владимирка с каштеляном (градоначальником) Вислицы, который помог ему овладеть городом: «Этого же отца предательства, сына погибели, питомца вероломства [Владимирко] вначале почитает высочайшими из существующих даров, опьяняет высшими милостями, заключает в объятия, назначает на самые высшие должности. Однако, пока предатель не подозревает ничего дурного, дабы нежданное копье поразило глубже, а с высокой ступени падать было бы страшнее, почти в тот же момент, что и возвысил, низвергает, и низвергнутого лишает зрения, вырывает язык и оскопляет, говоря: «…пусть не будет потомства у змеи, у вероломного чудовища не родится чудовище еще более пагубное».

Неустойчивыми были и отношения Владимирка с Венгрией, несмотря на то что мать и жена его, по некоторым сведениям, происходили из этой страны. Однако это не помешало ему неоднократно воевать с венграми или оказывать помощь их противникам.

Став правителем фактически независимого Галицкого княжества, Владимирко продолжил традиционную политику Ростиславичей, изо всех сил противясь упрочению власти киевских князей на Волыни. Когда в 1144 г. Всеволод Ольгович захотел посадить во Владимире-Волынском своего сына Святослава, Владимирко проявил себя, по выражению летописца, «многоглаголивым» спорщиком, ни за что не соглашавшимся на такое соседство. Дело кончилось тем, что галицкий князь отослал в Киев свою крестную грамоту (запись о присяге великому князю), а Всеволод в ответ двинул против него войска. Огромная рать состояла из дружин почти всех русских князей и вспомогательных отрядов поляков и половцев. Масштабы военных приготовлений свидетельствуют о том, что Всеволод не сомневался в способностях Владимирка устроить крупную смуту. Но Владимирко и тут сумел отвести от себя угрозу одной силой своего красноречия. Он убедил Всеволодова брата Игоря Ольговича выступить посредником между ним и великим князем, пообещав за это помочь Игорю сесть на киевский стол после смерти Всеволода. Послушавшись брата, великий князь пошел на мировую, которая, правда, обошлась Владимирку недешево: Игорь за свои труды получил от него 1400 гривен серебра. Прежде Владимирко много говорил, а теперь много заплатил, говорит по этому поводу летописец.