Установившаяся в городе «тишина» была обманчивой. Уже на второй неделе Игорева княжения Киев вновь забурлил. Московский летописный свод и Татищев говорят, что Игорь не собирался выполнять данное киевлянам обещание и грозил (по Татищеву) «головами киевлян ту обиду Ратшину заплатить». Но Ольговичей больше не боялись. Собравшееся вече постановило звать на киевский стол Изяслава Мстиславича. В Переяславль были отправлены гонцы с приглашением: «Поиде, княже, к нам, хочем тобе».

Изяслав не заставил себя долго упрашивать. Он и без того намеревался выступить против Ольговичей. Когда несколькими днями раньше Игорь прислал к нему спросить, стоит ли он в крестном целовании (то есть верен ли Изяслав присяге, данной год назад перед Всеволодом), переяславский князь не удостоил его ответом и даже задержал посланца. Теперь же его претензии на великое княжение получали более или менее легальную основу – «хотение» самих киевлян. Симпатизирующий Мстиславичу летописец пишет, что он «сжалился» на их просьбы.

Получив благословение переяславского епископа Евфимия, Изяслав двинулся добывать Киев. Когда он переправился через Днепр, то на другом берегу к нему примкнули орды «черных клобуков» и «поршане» – ратные люди из пограничных городов на реке Роси; о своей поддержке Изяславу заявили также жители Василева и Белгорода – важнейших крепостей на подступах к Киеву. И все-таки Изяслав чувствовал, как шатки законные основания его предприятия. На его стороне была народная любовь, но не право, которое – по крайней мере, до тех пор, пока были живы его дяди, старшие Мономашичи, – не давало ему никаких династических преимуществ перед Ольговичами. Во всяком случае, Изяслав считал необходимым как-то оправдать свои действия перед своими сторонниками именно с точки зрения династического права. Летопись передает, что перед тем, как пойти на Киев, он построил посреди степи свое разношерстное войско, «христиан и поганых», и обратился к нему с такой речью: «Братие, Всеволода есми имел в правду [как] брата старейшаго, занеже ми брат и зять423, старей мене яко отец, а с сими [Ольговичами] како ми Бог дасть и сила животворящего креста, да любо си голову положю перед вами, любо налезу [добуду] стол деда своего и отца своего». Эти слова служат превосходной иллюстрацией того, в какой запутанный клубок превратились княжеские отношения в роду Ярослава к середине XII в. и каким расплывчатым сделалось понятие родового старшинства. Если в старое доброе время наследниками киевского стола были «братья единого отца и матере» («Завещание» Ярослава), то теперь Ярославов праправнук называет братом своего троюродного дядю и признает его политическое старшинство («старей мене яко отец») единственно на том зыбком основании, что породнился с ним через свою сестру. Однако эта диковинная династическая схема тут же разрушается самим оратором, который незамедлительно отвергает старшинство других троюродных дядей и выдвигает в противовес их правам на киевский стол отчинный принцип наследования, попутно призывая себе на помощь крестную силу, хотя сам является нарушителем крестной клятвы. Тем не менее подобные аргументы в скором времени станут почти обыденными.

Между тем Игорь сослался со своими двоюродными братьями, Давыдовичами, ища у них помощи против Мстиславича. Те за свою верность клятве заломили дорогую цену – «многие волости», и Игорь, находясь в крайности, дал им все, что они хотели. Еще важнее для Ольговича было заручиться поддержкой киевской знати. Призвав к себе трех виднейших бояр – тысяцкого Улеба и воевод Ивана Войтишича и Лазаря Саковского, которые стояли тогда во главе городского управления, Игорь заверил их, что они будут у него в такой же чести и на тех же должностях, как и при Всеволоде. Но эта троица, хорошо чувствовавшая, куда дует ветер, уже смотрела на него как на политический труп. Покинув княжий двор, тысяцкий и воеводы немедленно дали знать Изяславу о приближении Давыдовичей и пообещали, что перейдут на его сторону со всем городовым «полком» (земским ополчением), как только он подойдет к стенам Киева.

В результате попытка Игоря отстоять великое княжение с оружием в руках окончилась самым жалким образом. 13 августа рать Изяслава появилась под Киевом у Надова озера, возле Шелвова бора424. По предательскому совету киевских бояр Игорь вывел свою дружину, пополненную ратниками Давыдовичей, из города; киевский «полк» стал особо, у «Олеговой могилы». Но когда Игорь во главе дружины поскакал навстречу Изяславову войску, киевляне вместо того, чтобы поддержать атаку, «повергли» боевые стяги и отступили к Жидовским воротам. Воспользовавшись этим, «черные клобуки» моментально отрезали Игорю пути отхода, после чего войску Изяслава осталось лишь добить окруженных черниговцев. Безнадежный для Игоря бой имел бесславное завершение: спасаясь от погони, князь заехал в Дорогожицкое болото, где его конь увяз в трясине, оставив всадника в совершенно беспомощном состоянии посреди топей, поскольку, согласно пояснению летописца, «больной ногами» Игорь был не в состоянии самостоятельно выбраться на сухое место. Родня великого князя ничем не могла помочь ему, так как сама разбежалась кто куда: Святослав Ольгович вместе с Давыдовичами умчались во весь опор к устью Десны, а племянник Игоря, Святослав Всеволодович, укрылся в киевском монастыре Святой Ирины, где его позднее и взяли приверженцы Изяслава.

Победитель «с великою славою и честью» въехал в Киев. Его встречало множество народа, игумены, монахи и священники по такому случаю надели праздничные облачения. Проследовав к собору Святой Софии, Изяслав поклонился Богородице и сел на столе отцовском и дедовском. Начало его княжения ознаменовалось актами великодушия и милосердия. Задержанный Святослав Всеволодович был освобожден и даже приближен ко двору Изяслава (как-никак родной племянник); пленных черниговских бояр отпустили восвояси, взяв с них откуп. Но свергнутого Ольговича ожидала иная участь. Когда спустя четыре дня на княжий двор привели пойманного в болоте Игоря, Изяслав распорядился сковать его и заточить в Выдубицком монастыре под Киевом, откуда потом пленника перевезли в переяславский монастырь Святого Иоанна, посадили в поруб и приставили стражу. Тогда же Изяслав вознаградил киевлян за счет побежденных, позволив им поучаствовать в разграблении домов и сел, принадлежавших дружинникам Игоря и Всеволода.

I

Захват Изяславом киевского стола вызвал затяжную усобицу, в которую так или иначе оказались вовлечены все древнерусские земли, а также соседи Руси: половцы, венгры, поляки. «Бысть же сице некое нестроение в великих князех Киевских, и многи рати, и убийства и кровопролитна сотворяхуся, и вси убо тщахуся и подвизахуся на великое княжение Киевское. Сей бо Киев слава, и честь, и мати, и глава всей Русской земле бысть, и того ради вси подвизахуся о нем, яко вси князи един род, единоплеменные вси суще» – так объясняет причину междоусобия Никоновская летопись. В течение восьми лет многочисленные войска враждующих коалиций предпринимали дальние походы, наступали и отступали, однако настоящих военных эпизодов – больших сражений, значительных осад – в этой войне было немного. Военные действия скорее походили на опустошительные набеги. Противники большей частью занимались в чужих волостях разбоем и грабежом: разоряли княжеские и боярские села, сжигали поля и стога, уводили табуны и стада, забирали в погребах мед, железо, медь – тогдашнее богатство, а захваченную челядь делили, как скот. Так истреблялась жизнь врага, то есть его достояние, материальная основа военного могущества.