Огонь вспыхивает с ревом и приглушенным взрывом. Бурно разрастается, разгоняя тени. Жар невыносим. Языки пламени танцуют на дереве, и вскоре от погребального костра поднимается вонь жареного мяса и более слабый запах апельсинов.

Мы отходим от огня, поглядывая в темноту, из которой, мы чувствуем, за нами наблюдают.

Потом капитан делает правой рукой знак, и мы возвращаемся в «хаммеры».

У ближайшей дыры в дорожной ограде Венцель переключает на пониженную передачу и спускает джип по склону, отделяющему автостраду от дороги государственного значения. Пять метров прыжков и наклонов, и колеса «хаммера» оказываются на изношенном асфальте нижней дороги.

— Отличная работа, Поли!

— Спасибо, капитан. Могу ли я задать вам один вопрос?..

— Давай.

— Предполагалось, что мы сделаем остановку в Орте. Не в Торрите.

— Так.

Капитан ничего не прибавляет.

— Это приведет к задержке, — сухо замечает Венцель.

Дюран не отвечает. Венцель встряхивает головой.

— Судя по все той же переписи, у них имеется миномет. Внушительное оружие.

— Им повезло.

— Если мы вернемся на автостраду, то еще успеем приехать в Орте до восхода солнца.

Дюран улыбается. Это недобрая улыбка.

— Но мы не едем в Орте. Мы едем в Торриту Тиберину.

Небольшой городок сидит на холме в излучине Тибра.

Когда-то здесь, судя по всему, был очень приятный вид. Сегодня все выглядит так, как будто кто-то вытряхнул на это место гигантский мешок пепла и снега. В неверных предрассветных лучах пейзаж кажется опустошенным, будто испепеленным дыханием дракона. Округлая башня, возвышающаяся над поселением, сгорела в пожаре, и теперь она практически полностью черная. Окружающие ее дома, видимо, постигла та же участь.

Дюран убирает бинокль в чехол и обращается к сержанту Венцелю, лежащему рядом с ним на снегу под укрытием того, что осталось от каменной оградки:

— Кажется, они спокойны.

Сержант улыбается. Впрочем, его улыбка скорее похожа на ехидную усмешку.

— Ни одного часового, — кивает он.

И все же из большой низкой постройки недалеко от исторического центра города поднимается дымок. Там есть люди.

К нам присоединяется слегка запыхавшийся капрал Росси и ложится рядом.

— На вон том поле странные следы. Снег утоптан. Есть даже немного крови. Но самое странное там — следы колес. Огромных колес. Никогда не видел ничего подобного. Как будто взяли обычный грузовик и надули его так, что он стал вдесятеро больше.

— Ты уверен, что это был грузовик?

— Ну, я его не видел. Но следы были похожи.

— Ты уверен? Нападала куча снега.

— Чтобы закрыть эти следы, нужно не меньше метра снега.

— Как давно они там?

— Дня два. Максимум три.

Дюран переворачивается на спину. Снимает противогаз.

Венцель хочет возразить, но офицер перебивает его резким движением:

— Идем! Мы и так потеряли уже слишком много времени.

Мы медленно двигаемся в свете зари, по счастью еще слабом. В «хаммерах» едут только Венцель и Диоп, за рулем. Остальные, пригнувшись, идут за машинами. Я видел такое только в документальных и старых черно-белых фильмах о войне. Мы все вооружены, хоть я и не знаю, что, по их мнению, я должен делать со своим оружием. Велика вероятность, что я причиню больше вреда себе, чем другим.

Двигатели «джипов» работают на минимуме, но даже так мне кажется, что они адски шумят. Снег скрипит под нашими сапогами. Я не понимаю, кто идет рядом со мной. В противогазах, под защитными плащами мы неотличимы друг от друга. Но у этого человека не «шмайссер», а револьвер. Значит, это должна быть Адель Ломбар.

Мы идем, не говоря ни слова. Каждое окно, каждая пустая дверь кажется раскрытым мертвым ртом. Из каждой такой дыры может торчать дуло ружья или даже тяжелого гранатомета, о котором говорил Венцель.

Но ничего не происходит. Сердце бьется с бешеной скоростью, но никто не стреляет по нам. Город мертв. На окраинных улочках, ведущих в сторону центра, над которым нависает башня, черная, как грех, нет следов.

По мере того, как мы приближаемся к стенам первых домов, наши шаги ускоряются, постепенно переходя в бег к укрытию. Мы обгоняем «хаммеры». Венцель и Диоп оставляют водительские места и садятся за увесистые пулеметы, установленные на крышах автомобилей. Дюран на бегу дает указания, молча, лишь пальцами правой руки. Достаточно только намека, и солдаты тут же располагаются в нужном порядке, прикрывая друг друга.

Но мы не встречаем никакой опасности, ни один тревожный крик не нарушает тишину. Городок кажется прибежищем смерти. В старые времена он был бы прекрасным местом для съемок фильма о вампирах. Но теперь вампиры — мы. Мы, бегущие солнечного света, скрывающиеся под землей. День принадлежит другим — тем, которые перестали быть людьми. А может, никогда ими и не были.

У меня болит грудь. Я задыхаюсь.

Я отвык от физических нагрузок. Даже от таких пустяковых пробежек по снегу, ужасно громко хрустящему под сапогами. Стекла противогаза помутнели от пота, который пробежка выжала из моего тела. Они запотели изнутри, и их невозможно протереть. Я вижу все в сиянии. Быстро передвигающиеся люди кажутся привидениями, а свет…

Свет уже чересчур яркий, даже несмотря на слой облаков. Скоро солнечные лучи поднимутся над крышами домов и коснутся верхушек деревьев там, наверху, оттенив их как на рисунке в книге, четко до мельчайших подробностей. Мне нужно всего лишь расстегнуть противогаз, снять противогаз…

Я не видел зарю уже двадцать лет…

Кто-то с силой трясет меня, схватив за плечи. Дюран кричит мне прямо в ухо: «Что за херню ты творишь?!»

Я таращу на него глаза. Противогаз Дюрана кажется частью его лица. Он превратился в слона защитного окраса с металлическим хоботом…

Его полная зубов пасть распахивается…

Я поднимаю автомат…

От пощечины перед глазами загорается белая вспышка. Я снова открываю их, и Дюран опять становится нормальным.

— Очнись, Джон!

Я что-то бормочу, сам не понимая своих слов.

— Что случилось? Ты рехнулся?

Я мотаю головой.

— Никогда не целься в меня, идиот! И вернись в укрытие!

— Я не понимаю…

«У меня, кажется, было видение, — хочу я сказать ему. — Сон с открытыми глазами…»

Нет, не сон: кошмар.