У нас начались видения. Их и без голода легко было заполучить в этом месте, пропитанном пылью веков и тысячелетий. Временами я чувствовал себя одним из тех искателей приключений девятнадцатого века, первым входившим в пирамиду или в гробницу фараона. Ощущение было такое же, и не только потому, что Замок Святого Ангела изначально был именно исполинской гробницей одного из величайших римских императоров. Нет, дело не только и столько в этом, сколько в ощущении, что вокруг нас умирает мир. Мир, покинутый богом. Он отвернулся от нас. По крайней мере, так мы говорили между собой, когда не слышал кардинал. Мы — то есть, все остальные. Кроме Гуиди… А он держал свои мысли при себе. Если он когда-нибудь и усомнился в Боге, то не подал виду. Мы знали, что если выскажем свои сомнения в его присутствии, то будем сурово наказаны. Гуиди был очень цельным человеком. Его смерть подтверждает это. Он просто был не из людей, способных пойти на компромисс.

Но ты хочешь узнать о привидениях. Я уже подхожу к этому. Минутку. Дай мне только объяснить тебе, почему я в тот день спустился туда, вниз.

Я читал, что император Адриан был также опытным архитектором. Проект реконструкции Пантеона, одного из самых выдающихся зданий в истории человечества, принадлежал ему. Так вот, в тот день, не зная, как обмануть муки голода, я решил пойти осмотреть самый важный зал Замка, в котором когда-то хранились останки Адриана.

У меня имелся электрический фонарик. В те времена это было обычно. Тогда они еще не стали драгоценными реликвиями из прошлого, как сейчас. Мы думали, что рано или поздно цивилизация вернется, неизвестно, каким чудом. Я спускался с этажа на этаж, во все более темные и опасные помещения, пока не вошел в зал, который мне указали как месторасположение могилы.

Я с разочарованием обнаружил, что там ничего не было. Абсолютно ничего. Как знать, сколько времени прошло с тех пор, как прах Адриана был развеян, а его урна использована неизвестно для чего? Возможно, она стояла на витрине какого-нибудь бостонского или берлинского антиквара, не знающего, что когда-то хранил этот сосуд…

Я сел на холодный пол. С каждым днем температура падала все ниже, и за облаками мы замечали разноцветные зигзаги ужасающих электрических бурь. Казалось, что античные боги устроили битву на небесах, скрывшись от недостойных взглядов нас, смертных, за этой становящейся все более гнетущей мантией облаков.

Когда я выключил фонарик, в комнате остался только свет, проникавший из коридора. Я пытался представить себе, как она выглядела, когда здесь находилась урна с прахом императора. Стены были, безусловно, отделаны дорогим мрамором, который теперь исчез, обнажив скрывавшуюся под ним кладку. Здесь, должно быть, была пышная отделка, утварь из бронзы и драгоценных металлов, статуи и…

По мере того, как я думал об этих предметах и о местах, в которых я бы расположил их, комната, казалось, становилась все светлее, и в наступившей полутьме я начал различать очертания мебели и утвари. Но в центре зала была не урна с прахом. Там оказался человек, сидевший на простом деревянном стуле. На нем не было никаких регалий, но даже в этом неверном свете я сразу понял, кто это. Я видел его лицо на стольких статуях и портретах, на стольких монетах.

«Какие шутки шутит голод», — подумал я, поднявшись и приблизившись к этому человеку.

Что-то было не так, это было очевидно. Субстанция, из которой он состоял, казалась… неустойчивой? Не знаю, как описать это по-другому. Очертания тела были четкими, но детали мерцали, как будто человек мог жить только в наполнявшей зал полутьме.

Это было привидение, не могу подобрать другого слова. Быть может, аномалия было бы более подходящим определением. Потому что с тех пор я видел еще и другие такие… аномалии…

Итак, я приблизился к Адриану, но он не обратил на меня внимания. Только когда я оказался в метре от того места, где сидел император, он поднял голову, смотря в мою сторону, хоть и не прямо на меня. Потом Адриан, казалось, попытался сфокусировать на мне свой близорукий взгляд. Он был уже стар, хоть я и не знаю, сколько ему было лет, когда он умер. В древние времена старость, должно быть, сильно отличалась от современной. Он посмотрел на меня и открыл рот, как будто желая сказать мне что-то. В это мгновение образ исчез, и передо мной оказались только сырые стены и мрак… Церковь верит в привидения, отец Дэниэлс… Джон…?

— Мы верим в воскрешение мертвых. Но не в привидения. То есть, не технически…

Дюран усмехается, повторяя мое слово.

— Технически…

Я откашливаюсь.

— Сверхъестественный опыт, естественно, встречается и в Библии. Видения, колдовство, призраки… Но все это относится к древнему субстрату. Мы, христиане, не верим в привидения, нет. Не в том смысле, который ты имеешь в виду.

— А я верю. Вот и еще один повод не доверять твоей Церкви.

— Хорошо. Но почему Митра? Почему именно он? Как тебе пришло в голову…

— Погоди-ка, погоди-ка! Притормози! Ты думаешь, что это я ввел культ Митры среди моих людей?

Я не отвечаю. В этом нет необходимости.

Дюран разражается хохотом:

— Один бог или другой — для меня нет никакой разницы. Мне не нужен бог. Я даже не знал, кто такой Митра. Не я вернул его к жизни.

— В таком случае, кто же?

Дюран поводит плечами:

— Догадайся сам. Время у тебя есть. А теперь иди спать, священник. Мы отправляемся в путь, как только стемнеет.

— Подожди.

— Ну что еще?

— Инцидент с «обрызгиванием»… соком мертвеца, или как вы там его называете. Эта маленькая забывчивость, которая чуть не стоила мне жизни. Ты нашел ответственного?

Дюран некоторое время молчит. Потом говорит:

— Не было времени. Спи, Джон. Завтра у нас будет тяжелый день.

Всю ночь сквозь щели, покрывающие поверхность убежища, слышится голос ветра. То шепот, то угрожающий звук, как шипение змеи, то сдавленный рык монстра в засаде.

Я думаю, сколько ужасных историй прошлого родилось именно так, в воображении прятавшихся в темной пещере людей, ободренных укрытием и присутствием своих товарищей, но боящихся перспективы внешнего мира, беспредельного и непознанного.

Тысячи мыслей вертятся у меня в голове.

Я спрашиваю себя, до какой степени я могу доверять этим людям. До какой степени я могу чувствовать себя в безопасности с головорезами, которые, глазом не моргнув, перебили целую общину? И потом, невероятно было обнаружить, что в среде Швейцарских Гвардейцев практикуется языческий культ. Узнать, что вокруг Рима существуют базы и аванпосты, о которых ни я, ни, подозреваю, высшее руководство Церкви никогда и не слышали, — это просто абсурд.

И это вызывает понятное беспокойство.

Если эти люди уже сейчас позволили мне узнать некоторые вещи, что ждет меня в конце путешествия?