Думаю, ответ очевиден: безымянная могила в неизвестном месте. Плюс — посмертные почести от Нового Ватикана, если миссия все же будет выполнена.

Но как я могу довериться этим наемникам? Они могут уничтожить меня и сказать, что миссия провалилась, если в Венеции мы действительно найдем несметные сокровища, о которых идет речь… И потом, даже если в моем сердце и отыщется сострадание или любовь, достаточные, чтобы не осуждать этих людей, это не отменяет того факта, что я последний член того, что когда-то называлось Святой Инквизицией. Преследование ересей — моя обязанность.

Так много мыслей.

Слишком много.

Я пытаюсь найти успокоение в молитве, и все равно долго не могу заснуть и сплю плохо.

Но, по крайней мере, голоса детей со Станции Аврелия не тревожат мой сон.

Ни за что не подумал бы, что смогу путешествовать так далеко и так быстро.

Я привык к надежной скорлупе святого Каллиста, к защите его стен. К мысли о том, что всякое движение моей жизни будет совершаться в этих подземельях, что я больше никогда не увижу солнечного света.

Езда в «хаммере» — это почти эйфория. Так как мы избегаем больших городов и выбираем сельские дороги, на нашем пути практически не встречаются препятствия. Конечно, обвалы и наводнения повредили некоторые участки дороги, а в иных местах столько снега, что невозможно понять, на дороге мы или уже в поле. Иногда между ними и нет почти никакой разницы. Но тем не менее, нам удается ехать со скоростью в двадцать, а иногда и в тридцать миль в час!

На приборной доске автомобиля есть удивительная реликвия прошедших времен — спутниковый навигатор. Максим сказал мне, что у него их несколько, найденных в разных местах, но потом отложенных. Ведь какой толк в навигаторе среди катакомб святого Каллиста, в пяти метрах под землей? Но я, конечно, не ожидал увидеть один из них. Тем более, такой, будто только из упаковки. Батарейка уже не работает, но шнур соединяет его с розеткой в машине.

Это просто удивительно — слышать холодный вежливый женский голос, дающий инструкции и ведущий нас по не видимым глазом улицам. Еще удивительнее то, что на орбите, оказывается, остались спутники и что некоторые из них все еще доставляют данные для нашего маршрута. С другой стороны, в юности я читал в какой-то газете, что GPS, как и интернет — изначально военная технология. Только вот интернет катастрофы не пережил, a GPS — да.

Возможно, не везде. Как знать? Но здесь он работает.

«На следующем перекрестке прямо».

Однажды, до того, как мир перевернулся, я ехал на ватиканской «ауди» — шикарном автомобиле с кожаными сиденьями. Я помню голос навигатора этой «ауди». Женский, невероятно теплый и чувственный, показавшийся мне неподходящим для принадлежащего Церкви автомобиля. Когда мы подъезжали, голос не сказал грубым и простым тоном обычных навигаторов: «Пункт назначения через сто метров». Нет! Голос сказал: «Менее чем через сто метров вы достигнете своей цели». «Вот это прямо-таки ласковая машина», — подумал я тогда.

Но и теперешний голос тоже чудо: «На следующем перекрестке поверните направо».

Перекрестка, о котором говорит голос, не наблюдается. В мощном свете фар виден только небольшой холмик, покрытый снегом. Но GPS видит под этим снегом дорогу и ведет нас, давая указания, запрограммированные и зачитанные людьми, умершими по меньшей мере двадцать лет назад.

Быть может, чудеса уже не те, что раньше, но все еще случаются.

Голос навигатора — это тоже в некотором смысле голос призрака. Как знать, жива ли, или как умерла женщина, чей голос ведет нас через ночь?

Шесть часов спустя, в три часа ночи, Венцель передает руль Дюрану. Они поменялись, не выходя из машины, и движения, которые они производили, чтобы совершить перемену мест, были так неуклюжи, что я не смог сдержать смех.

Капитан ведет совсем не так, как Венцель. Он более осторожен, как человек, только что купивший новый автомобиль. Или как тот, кто знает, что запасных деталей нет, или что они, по меньшей мере, сняты с производства.

Наши времена не прощают ошибок. Жизнь хрупка, и Земля превратилась в необъятное поле боя. Это то, чему нас учат, или то, что мы сами узнаем за свой счет каждый день, в ужасе и в крови.

И все же…

И все же, отдавшись фантазии, убаюканный теплом машины, закрыв глаза, я могу представить себя еще ребенком, на заднем сиденье родительской машины. Папа ведет, напевая старую песенку «Lemonheads»,[54]а мама говорит по мобильному с бабушкой, рассказывая ей о нашем путешествии. Мы едем в Сагапонак, в Хэмптоне, на летние каникулы. Меня ждут долгие недели купания, солнца, прогулок на паруснике, друзей…

Друзья стали пеплом на ветру.

Мой отец теперь пепел, моя мать пепел. И мой Бог для всех — тоже обломок прошлого. Старый лишенный власти царь, бродящий по радиоактивной равнине, по пальцам считая души.

— О чем ты думаешь, Джон? — спрашивает меня Адель.

У нее свежее дыхание, пахнущее травой. Это почти невероятно в мире, больше не производящем ни единого тюбика зубной пасты.

— Я думал о прошлом.

— А.

— Это были неплохие воспоминания.

Она качает головой:

— Прошлое опасно. Оно убивает. Многие покончили с собой после того, как им приснился сон, вернувший их в прошлое.

Я выглядываю в окно, но ничего не вижу. Только свое слабое отражение и еще более слабое отражение Адель.

— Прошлое — это все, что у нас есть, — отвечаю я. — Древние греки полагали, что человек двигается по жизни назад. Считалось, что будущее за спиной, невидимое. Единственное, что видел человек, двигаясь во времени, — это свое прошлое.

— Красиво. И в то же время нет. Это подходит для таких, как ты, — для тех, кто успел пожить в старом мире. Но для рожденного после апокалипсиса юноши прошлое — это место, от которого нужно как можно быстрее отдалиться. Будущее — это все, что у нас есть. Мы должны верить в будущее.

— Аминь, — язвительно комментирует Дюран с переднего сиденья.

С грохотом и скрипом амортизаторов «джип» подскакивает на тридцать сантиметров и неожиданно оказывается на твердой поверхности. Дюран открывает окно и поворачивает в разные стороны фары на крыше «хаммера».

Сержант Венцель издает ликующий вопль:

— Нашли!

На зеленой табличке, потрепанной временем и атмосферными агентами, стоит символ А1.

Автострада А1, когда-то известная как «Автострада Солнца», была самой длинной итальянской автомобильной магистралью. Открытая в 1964-м, она соединяла Неаполь и Милан. Очень скоро она стала символом экономического бума Италии 60-х.