Следуя указаниям офицера, мы бросаемся баррикадировать окно, придвигая какие-то ящики, полные газет и мышиного дерьма. Должно быть, они стоят здесь уже кучу времени. Может, еще со времен до Великой Скорби. Теперь мы выращиваем мышей в подвалах, чтобы уберечь их мясо от заражения. Здесь, наверху, дозиметр показывает минимальный уровень радиации. Живший здесь проделал отличную работу, превосходно изолировав крышу и сделав в полу чердака воздушный прослоек.

Пространство снова погружается в темноту.

Я опускаюсь на колени рядом с Егором. Адель зажгла спичку и водит ею перед глазами парализованного солдата. Зрачки Битки не реагируют. Они продолжают смотреть в пустоту. Голова солдата словно заброшенный, даже хуже — населенный призраками, дом.

— Егор! Послушай меня, Егор. Приди в себя! Вернись!

Капитан говорит громко, но не сурово. Скорее, даже заботливо. Он трясет солдата за плечи, словно пытаясь снова завести его. В конце концов Егор приходит в чувства. Он с криком раскрывает рот, и этот крик длится вечно. Дюран бьет его по щекам, два раза, и солдат останавливается. Его подбородок дрожит, глаза бегают туда-сюда, как испуганные зверьки. Его взгляд безумен.

— Мертвецы! Мертвецы! — твердит он, стуча зубами. — Я знаю, где находятся все мертвецы!

Мы выходим за десять минут до заката. Как когда-то, до того, как все изменилось, мы вышли бы на восходе. Солнечный свет касается верхушек холмов, оставляя в тени небольшую долину. Тени постепенно снова овладевают городом.

Мы в боевом снаряжении: защитные плащи, противогазы, автоматы со снятыми предохранителями. Мы прикрываем друг друга. Передвигаемся быстро, несмотря на то, что нас обременяют найденные в доме канистры с водой.

Сначала мы идем за Буном, который говорит, что после выстрелов не спал всю ночь.

— Я ждал смены караула. Но вы так и не пришли. А потом эти выстрелы…

— Молчи, Бун. У нас были другие дела, нам некогда было тебя сменять, — перебивает его Дюран.

Работы и правда было немало. Мы пытались более или менее обезопасить территорию здания. О сне не было и речи. Снаружи постоянно слышались звуки, слишком многочисленные, громкие и ужасные. На разных этажах дребезжали и стучали окна. По счастью, большая часть их была оснащена крепкими ставнями и засовами на случай необходимости. Но и так, при том, что нас было мало, нам пришлось беспрерывно ходить из комнаты в комнату, с этажа на этаж, чтобы проверить — не вторгся ли к нам кто-то еще.

Теперь следы нападения отлично видны в красноватом свете заходящего солнца. Длинные царапины рассекают и дерево, и камень стен. Огромные, страшно сильные когти глубоко врезались в стены, как будто птица Апокалипсиса сидела на здании, пытаясь вырвать его из земли и улететь с ним.

Заметив разбитые ставни и эти длинные царапины, Бун присвистывает:

— Господь всемогущий…

Гараж не был атакован. Стены, как и двери, не тронуты.

Диоп и Венцель вывозят «хаммеры». Итальянцы, Росси и Греппи, садятся за установленные на крыше автомобилей 14,5-миллиметровые пулеметы. Под защитой этих тяжелых орудий мы едем по указаниям Егора Битки.

Откуда они, эти указания?

Он клянется, что их ему дало существо, ворвавшееся на чердак. Создание без лица.

— Оно говорило в моей голове. В голове, понимаешь? Оно сказало мне, где они. Что это сделали не они. Что это не их вина…

Дюран, выслушав, шикнул на него:

— Если это очередная твоя дурь, клянусь, на этот раз ты мне заплатишь за нее!

— Говорю вам, они разговаривали со мной, капитан! Я слышал их, голоса этих существ, и это так же точно, как то, что они сейчас здесь!

— Теперь их уже несколько? И сколько же? Десять? Двадцать? Идиот чертов…

И все же сейчас мы едем за ним. Солдат бежит по узким улочкам городка к маленькой площади. Серый снег лежит ровным нетронутым слоем. Следы Егора четкие, как печати, следы Егора ведут к открытым дверям маленькой церкви.

На пороге он останавливается и хватается руками за архитрав портала, словно желая поддержать его. Или боясь упасть.

Дюран подходит к солдату, отодвигает в сторону, с трудом оторвав его руки от мраморных колонн. Егор отходит, бормоча неразборчивые слоги в ритме молитвы.

Мы входим.

Ничто не могло подготовить нас к подобному. Ничто. Абсолютно ничто.

Внутренности церкви похожи на скотобойню. Стены забрызганы, нет, залиты красным на метр от пола. Это не от закатного света. Это от крови.

Церковные скамейки поставлены одна на другую, как конструктор, и крепко связаны. Они составляют усеченную пирамиду, возвышающуюся до самого потолка. А на этой пирамиде распята дюжина мужчин и женщин. Голые, исхудавшие, изуродованные и разлагающиеся тела. Их глаза вытаращены от боли и ужаса. У мужчин отрезаны пенисы, у женщин — груди. Отрезанные органы сложены в плетеную ивовую корзину на алтаре. Как жертвоприношение.

Но самое ужасное — это дети. Три девочки и один мальчик, от шести до десяти лет.

Перед смертью им выкололи глаза.

Слезы, смешанные с кровью, превратили их лица в маски.

А потом их распяли. Прибили к стене длинными гвоздями, пронзившими их хрупкие запястья и лодыжки.

Они висят на стене, как ягнята.

Как кролики.

Бун блюет на перепачканный запекшейся кровью пол. Дюран, как столб, стоит посреди нефа и медленно разглядывает этот храм ужаса, не произнося ни звука.

Потом он поворачивается.

— Адель, — шепчет он искаженным противогазом голосом, — ты не могла бы сказать нам, когда умерли эти люди?

— Могу попробовать.

— Хорошо. Сделай это, пожалуйста.

Мы оставляем Ломбар одну и выходим.

Егор Битка сидит на земле, прислонившись спиной к колонне портала. В той же позе, в какой мы нашли его на чердаке. Но руки больше не висят по бокам. Они закрывают стекла противогаза. Прячут его глаза. Тело Егора сотрясают рыдания.

Дюран подхватывает его, поднимает рывком и оттаскивает назад. Он знаком велит мне следовать за ними. Мы идем к «хаммеру» сержанта Венцеля. Садимся. Дюран снимает противогаз. Следы уплотнителя отмечают его щеки и лоб, как красноватая татуировка.

— Сделавший эту… вещь… тот же, кто убил ту девушку. Я думал, что это местные жители, но теперь очевидно, что они тут ни при чем…

Венцель слушает, никак не реагируя. Может, он и хотел бы спросить, что мы обнаружили в церкви, но он слишком дисциплинирован, чтобы задавать вопросы.

— Цифры сходятся. Более или менее. Тринадцать взрослых и четверо детей внутри. Плюс женщина на автостраде. Тот, кто истребил эту общину, был не отсюда.