– О чём же будет наша беседа, Машенька? Боюсь, невесёлый получится у нас разговор. Мы оба с тобой пленники, с той лишь разницей, что ты сидишь в клетке, а я на воле, но воля эта ничем не лучше клетки. Скажешь, почему? Да потому что я чужой здесь, в этом мире, и каждое неосторожно сказанное слово, каждый поспешный шаг могут привести меня к печальному концу. Вот и получается, что мы с тобой два товарища по несчастью, угодившие в разные, но очень схожие клетки. И долго ли ещё продлится наше несчастье, известно лишь ему, Аллаху Всевышнему. Одно радует, у тебя добрая и милая хозяйка. Она никогда не даст тебя в обиду. Она и меня не дала в обиду, вызволила из большой беды…

– Я вижу, вы тут совсем разговорились! – неожиданно вошла в комнату Галина. – Давайте заканчивайте взаимные признания и ложитесь спать, а у меня есть ещё кое-какие дела…

Как только Альтакс ощутил под собой мягкую, тёплую постель, тут же забылся глубоким сном. Но посреди ночи он проснулся от сильной ноющей боли в руке. Кровь в ней словно взбухала и пульсировала, ища себе выход. К этому неприятному ощущению примешивались боль в суставах и жар во всём теле.

Уснуть ему больше не удалось.

Едва в окно пробился первый луч солнца, Альтакс с трудом, опираясь на здоровую руку, поднялся с постели, долго сидел неподвижно с закрытыми глазами, стараясь подавить усиливающуюся боль и депрессию. Лишь после этого встал и окинул воспалёнными глазами комнату.

Первое, на чём остановился его взгляд, была висевшая на стене картина. Неизвестный художник изобразил на ней покрывающий холмы сосновый лес, посредине прорезаемый ровной, уходящей вдаль дорогой. Альтакс воспринял картину как пророчество пути, в который ему предстояло отправиться. И это как-то взбодрило его.

Настроение его ещё больше поднялось, когда он увидел на вешалке в углу свой почищенный и отглаженный костюм, постиранные и аккуратно выглаженные рубашку и галстук.

Накинув на себя приготовленный Галиной халат, Альтакс умылся, привёл себя в порядок и, одевшись во всё чистое, направился медленной, скованной походкой в сторону кухни, откуда уже слышался голос что-то напевающей себе под нос хозяйки.

Увидев его, Галина чуть отступила назад и застыла, нахмурив брови.

– Боже мой, Альтакс, что с тобой? – выговорила она, не скрывая своей растерянности и тревоги. – Да на тебе лица нет, весь бледен, осунулся и… – Она остановилась, как бы не решаясь договорить начатой фразы. – И извини, ты будто сильно постарел за эту ночь.

Ничего не ответив, Альтакс сел за стол и лишь после этого проронил чуть угрюмо:

– Извини, Галя, мне не хочется есть. Я лишь выпью немного чая, не сердись…

Они едва успели позавтракать, как с улицы донёсся протяжный автомобильный гудок.

– Это Миша, – сказала Галина, посмотрев в какой-то немой растерянности на Альтакса. Медленно поднявшись, Альтакс стал выходить из-за стола, но пошатнулся и, чтобы не упасть, больной рукой машинально ухватился за спинку стула.

Он застонал.

– О, Альтакс! – Галина испуганно подскочила к нему и, положив на плечи руки, с мольбой посмотрела ему в глаза:

– Альтакс, прошу тебя, останься. Тебе нельзя сейчас ехать. Отдохни здесь хотя бы денька два, подлечись. Я найду надёжного врача, привезу необходимые лекарства. Ты быстро поправишься, уверяю тебя!

– Спасибо, дорогая! – Альтакс, убрав с плеч её руки, поднёс их к своим пылающим губам и несколько раз нежно поцеловал. – Спасибо тебе за всё, дорогая. Я бы рад остаться, но не могу, поверь мне, никак не могу. Меня будут ждать. Ждать и надеяться. И для них и для меня это, возможно, последний шанс.

– Хорошо. Я провожу тебя, – сказала она уже более спокойно. – Подожди минутку! Я сейчас вернусь!

Она ушла. Оставшись один, Альтакс вынул из кармана пиджака последнюю пачку с тысячными купюрами, на глаз разделил её пополам и одну половину положил на стол, накрыв сверху салфеткой.

Галина вернулась. Она держала в руках клетку с той самой маленькой певуньей, с которой перед сном так откровенно и душевно беседовал Альтакс, и ещё небольшой бумажный пакет.

– Возьми, подаришь эту красивую птичку своей внучке. А в пакете – еда для тебя и для Машеньки. Ведь дорога у вас дальняя…

– Но, Галя… – пытался возразить Альтакс.

– Никаких «но»! – сказала она, опуская влажные от слёз глаза.

Коснувшись пальцами подбородка Галины, Альтакс приподнял её обрамлённую мягкими, пушистыми прядями голову.

– Ты знаешь, о чём я сейчас подумал? – сказал он, погладив её по волосам. – Стоило, право же, стоило преодолеть столь долгий путь, пройти через все страдания, чтобы встретить такого ангела, такую добрую, прекрасную…

Подняв ладонь, Галина тихонько прижала её к губам Альтакса.

– Не говори! Ради Бога, не говори больше ничего!

– Хорошо. Но разреши на прощание задать один, всего лишь один вопрос. Там, на улице, когда я стоял в бессилии, держась руками за дерево… Почему ты не приняла меня за какого-нибудь бродягу, пьяницу, беглого преступника? Что же заставило тебя остановиться, позвать меня в машину?

– Твои глаза, – сказала она дрогнувшим голосом. – Они словно светились в ночи, светились и плакали…

Профессор Закиров захандрил. Случилось это не оттого, что на него напала хандра, а оттого, что с некоторых пор его тихое, уединённое пребывание в загородном доме превратилось в тяжкую неволю.

Это последнее происшествие… При всём его благополучном окончании оно всё ещё продолжало будоражить сознание профессора, не давая ему окончательно успокоиться и войти в колею прежней жизни.

А тут ещё полковник Степанов со своими медвежьими услугами. Мало того, что из-за несдержанности его подчинённых телевизионщики на всю страну растрезвонили о произошедшем, сделав из этого настоящий детективный телесериал, так он ещё и его мирный загородный дом превратил в осаждённую крепость.

Уже третий день две бронированные автомашины и пять-шесть переодетых в гражданскую одежду сотрудников ФСБ постоянно дежурили на улице возле его дома и на дороге, ведущей в посёлок.

Всё указывало на то, что пришло время упаковывать чемоданы и перебираться в город, тем более что скоро должна была возвратиться из загранпоездки жена.

Эта мысль немного успокаивала профессора, и он уже готов был с лёгким сердцем приступить к своей утренней трапезе, как неожиданно зазвонил телефон.

Взяв трубку, профессор уселся в кресло.

– Слушаю вас!

– Не разбудил, Марат Амирханович? – послышался в трубке хорошо знакомый голос.

Ну конечно, это был он, Степанов, – лёгок на помине. Нагородил дел, а теперь, наверное, начнёт оправдываться, изображать из себя пай-мальчика.

– Привет, привет, – сдержанно промолвил Закиров. – Долго будешь жить! Только что тебя вспоминал, вспоминал и бранил на чём свет стоит.