- Ну, народу как-то надо развлекаться, - ответил Бадейка. – Тех мушек поди поймай. А Камичиро сейчас и без того забот хватает.

   - Тоже мне заботы, сиди невест выбирай.

   Бадейка хмыкнул и покачал головой.

   - Что ты там делала, во дворце? Вообще ничего не знаешь, что ли? Все из-за приблуд, будь они неладны, из-за того, что Камичиро хочет князя Персика забороть.

   При слове «приблуды» я навострила ушки и обратилась в слух.

   Картина вырисовывалась такая. Камичиро урядил у себя мастерскую, какой ещё не было. Или же хочет сделать ее такой. Набрал туда самых лучших на свете умников. Но что они делают, никому толком не известно. Многие считают, что император просто распускает слухи о том, чего у него на самом деле нет. Но Бадейка думает иначе. Камичиро молодой, но не дурак. Приблуды его умники очень даже делают, но пока что только для своих: император хочет убедиться, что они и впрямь так хороши, и лишь потом начать торговать ими. Он не торопится. Это серпентарии да осколковские сляпали – и тут же продают. Зайдет – хорошо, нет – ещё сделаем. Здесь люди не такие. У них больше терпения. Если Камичиро и впрямь чего-то добился, если он не будет спешить и сделает все как следует, то…

   - То что? – спросила я.

   - То принцу Персику мало не покажется. И нашим осколковским заодно.

   Я помолчала.

   - А в чем забота?

   Камичиро, сказал Бадейка, был зол на отца, что тот попустительствует изготовлению пиратских приблуд. Считал, они позорят Чиньянь. Прежний правитель смотрел на поддельные приблуды сквозь пальцы, тем более что, строго говоря, противозаконного в них ничего не было. Ну, похож путеводный клубок на «персиковый». И что с того? Ну, выходит из строя через полдня. А тебя никто не заставлял покупать. Пару-тройку раз эти артели даже разгоняли, но они же как крысы. Выгонишь из одного места, появятся в другом. Так что при прежнем императоре все шло, как шло. А новый взялся за дело круто. Все поддельные приблуды запретил, артели велел распустить, мастерские закрыть. Тех, кто не стал закрываться по доброй воле, разгоняют силой. Работников – на поля, владельцев, что ослушались приказа, в темницы. Мастерские разрушают до основания. Люди возмущаются. Многие не хотят уезжать, прячутся от стражи, бродяжничают, нищенствуют и бунтуют.

   - В этом и забота, - сказал Бадейка. – Думаешь, это легко? Оно, конечно, император есть император. Хочешь – согнал людей, хочешь – разогнал. Но приблудами многие зарабатывали, а теперь у них кусок хлеба отняли. Неспокойно в столице.

   Я переваривала услышанное и размышляла, закусив губу: а стоит ли мне спешить уезжать? Выгнал меня император – и выгнал, какая ему теперь разница. Может, так даже лучше. Я в городе, никакие мушки-подслушки за мной не следят. Испытания проходить не надо. Сама найду мастерскую, без всяких там императоров.

   - А где императорские приблуды делают, знаешь?

   Бадейка усмехнулся.

   - Откуда?! Это знает разве что его ближний круг. Ну и, понятно, евойные умники. Прячет он приблуды старательнее сокровищ. Коих, говорят, у него великая тьма. Одно тебе скажу. Ежели и есть где та мастерская, руку дам на отсечение, она у Камичиро под боком. Он этим всем занимается самолично. И не думаю, что каждый раз станет бегать в Нижний Шихао. Тем паче учитывая, что мастерские, где стряпали подделки, вряд ли для изготовления серьезных приблуд пригодные.

***

Я увязалась за Бадейкой в город: он направлялся по делам, а я воспользовалась случаем, чтобы с его помощью добраться до рынка и купить там ребятам какие-никакие подарочки. Ложечек-то серебряных мне во дворце спереть так и не удалось. Следуя за Бадейкой, я глазела по сторонам, но то и дело отвлекалась, погружаясь в думы. Из головы у меня не выходили его слова после того, как я поведала ему о причине, по которой вылетела с состязаний. Бадейка попросил меня поподробнее рассказать о напитке и закрыл лицо ладонью, когда я поведала, сколько выпила. Судя по всему, сказал он, мне подсунули эйлорийскую настойку – редкое и опасное зелье, в которое каких только не входит дурманных трав. Готовить его запрещено – но многие, конечно, все равно готовят, и стоит такая бутыль целое состояние. «Кто бы тебе его ни подсунул, – сказал Бадейка, – император или кто-нибудь еще, он тебе не друг. Он понадеялся (и не напрасно!) что ты окажешься достаточно глупа, чтобы его попробовать. Люди чего только не творят, этого зелья упившись. Иные после пары глотков с крыш кидаются. А ты в одно лицо бутыль приговорила. Повезло, что осталась цела».

   По мере того, как мы приближались к рыночной площади, улицы полнились народом, и вот мы уже не шли, а едва продвигались. Протискиваясь сквозь толпу вслед за Бадейкой, я подумала о том, что давешнее чувство меня не обмануло: город гудел, как растревоженный улей. Люди собирались по трое, четверо там и сям и о чем-то горячо судачили. На некоторых площадях так и вовсе образовывались целые толпы людей, которые орали с багровыми от натуги лицами и размахивали палками, вилами, лопатами и прочим таким. Кое-где мелькали ножи и топоры.

   Бадейка встревоженно обернулся.

   - Малинка, тебе бы…

   Тут вдруг все как один завопили, издали донесся истошный рев труб, и в толпу вломилась императорская конница, давя людей лошадиными копытами и направо и налево нахлестывая плетьми. Бадейку смела толпа, меня подняло же людской волной, изрядно поболтало и отбросило в сторону. Прижавшись к стене, я закрыла глаза и уши и заверещала как резаная. Меня били, толкали, пихали, мимо проносились люди и лошади, раздавались вопли и треск. Приоткрыв глаза, я с изумлением узнала в ближайшем всаднике Хоно. Я позвала его, но он, похоже, меня не заметил. Глаза у него были безумные, на лице – кровь, не поймешь, его или чужая. Он наотмашь рубанул мечом какого-то мужика, и тот упал на меня, придавив потной вонючей тушей.

   - Мама, - пискнула я. - Мамочки…

   И потеряла сознание.

   Очнувшись, я не сразу поняла, что вишу на лошади, болтаясь поперек седла. Кто вез – поди знай. Вместе с неведомым всадником мы протряслись несколько улиц, и, когда бурление и крики