Даже кланяться перестала. Посмотрела на бутылку – и влила в себя хороший глоток.

   - Хватит с тебя, - белый ловко выхватил у меня бутылку.

   - Эй! – возмутилась я. – А ну отдай!

   Он увернулся, я принялась носиться за ним по пещере, а поскольку на ногах стояла нетвердо, очень скоро навернулась и расквасила нос.

   Провал.

   Отревевшись пьяными слезами и понемногу успокаиваясь, сижу на подстилке, красноглазый – напротив меня на полу, скрестив ноги. Я держу у носа сухой платочек, а он прикладывает чуть повыше влажную тряпицу, смоченную в прохладной озерной воде.

   - Ну вот, уже все прошло. Видишь?

   Заплетающимся языком спрашиваю:

    - А ты чего в тряпице-то? Прыщами, что ли, пошел (ик)?

   - Нет.

   - А чего тогда?

   - Чтобы тебя не пугать.

   - Да ладно, - я расплылась в улыбке и похлопала его по плечу. – Чего я там не видала-то (ик!). Я в жизни страхов натерпелась почище, чем твоя красноглазая рожа. Давай, – я махнула рукой. - Снимай.

   И, прежде чем он успел меня остановить, ловко протянула ручонки, содрала тряпки… и не сразу даже голос обрела. Так вылупилась, что чудище, кажется, смутилось.

   - Оооой, – я сложила ладошки. - Какой беленький зайчик!..

   Парень моих где-то лет или, может, чуть старше. Человек как человек, только все белое, точно снег: кожа, волосы, брови, ресницы… Подперев подбородок, я с беззастенчивой ухмылкой воззрилась на него.

   - Мукой, что ли, тебя обсыпали?

   Я лизнула палец и потерла ему щеку. Он ловко увернулся.

   - Как же ты такой уродился? И прямо весь белый, целиком?

   - Целиком. Проверять будешь?

   - До брачной ночи подожду, - брякнула я.

   - За страшилище замуж собралась?

   - С лица воды не пить, – выдала я очередную премудрость.

   И давай опять лыбиться.

   - Насмотрелась? Довольна? – спросил он.

    - Не-а, – ответила я. - Смотрела бы и смотрела, хоть всю ночь и весь день. Выпьем.

   Потянулась за бутылкой, он – цоп ее и за спину.

   - Нет.

   - Обидеть меня хочешь?

   - Нет, не хочу. Но и пить не буду.

   Провал.

   Я лежу на подстилке, белое лицо с красными глазами склоняется надо мной.

   - Давай провожу тебя. Тебе выспаться надо.

   - Нееее... – я захихикала. – Не хочу. Мне и тут хорошо.

   - Тебе нельзя здесь находиться, – серьезно сказал он. - Ты ведь понятия не имеешь, что я такое. А заявляешься сюда, как домой, орешь на весь Чиньянь...

   - Ну и что ты такое? - пьяно осведомилась я.

   Он что-то отвечает, но я не могу разобрать, что, а потом…

   - Эй! – Брунгильда потрогала меня за плечо. – Ты чего?

   Я очнулась, и воспоминания о позоре вместе с головной болью вновь придавили меня набитым камнями пыльным мешком.

    - Чтоб меня, – я опять ткнулась лбом в стол. – Поверить не могу, что я вчера все это творила. Что ж теперь будет-то?

   - Может, обойдется? - предположила Брунгильда. – Чего такого ты сделала? Ну, хватила лишку, подумаешь. С кем не бывает. Было даже забавно, – без особой уверенности прибавила она.

   Я приподняла голову и воззрилась на нее мутным взором.

   - Ты правда считаешь, что Камичиро возьмет в жены пьянчужку?

   Выражение ее лица ответило мне лучше всяких слов.

   - Малинка из Крутограда?

   - Я.

   Голос прозвучал так властно, что я подпрыгнула, как ужаленная, и мгновенно об этом пожалела: боль в голове выстрелила так, что глаза из орбит чуть не выскочили.

   Передо мной стоял распорядитель Мо Му в сопровождении двух стражников. В руках он держал свиток, на котором болталась печать, и выглядел донельзя суровым.

   - Вы снимаетесь с состязаний и изгоняетесь из дворца в связи с поведением, порочащим звание невесты императора. Прошу, проследуйте к главным воротам. Ваши вещи вам принесут.

ГЛАВА 14

Так вот, значит, как прогоняют неугодных невест. Я стояла на пустынной площади и жалась к стене в тщетных попытках укрыться от пронизывающего ветра. Лицо горело, глаза слезились, и никому не было до меня дела – только стражники стояли у ворот, бессмысленно пялясь в пустоту.

   Ни один император не вышел со мной попрощаться, и прочим невестам не дали мне и словечка сказать. Выпроводили, как приблудную шавку. Подкатила телега, меня погрузили на нее со всем добром и отправили в Нижний город. Я переночую на белолесском подворье, а наутро отправлюсь домой. Ах, Камичиро, не сложилась наша с тобою любовь…

   Видно, оттого, что вчерашняя настойка ещё бродила во мне, меня разобрало, и пелена слез застлала мне очи. До чего бесславно закончилось мое путешествие. Всего несколько дней – а я уже успела освоиться во дворце, привязаться к Брунгильде и даже к семи императорам. Сколько всего осталось несделанным, сколько – невыясненным! Что связывало Замочка и О Цзынь, за которыми я наблюдала из кустов с замиранием сердца? Как относится к приблудам Снежок? Кто знает, может это он император. Я даже не успела узнать, кто из семерых Камичиро. А теперь возвращайся с позором и бессильно взирай, как кровожадный супостат порабощает мир с помощью веселых картинок из «Витязя». До чего бесславна моя судьба!

   Я поникла главою, и слезы капали, расплываясь пятнами на шелковом платье.

   В императорском городе все сияло сочной зеленью и яркими красками, из пены цветущей сливы выступали золотые крыши дворца, а вечерами в стрекочущих сумерках плавали розовые туманы и горели разноцветные фонарики. После всего этого Нижний город показался мне неприютным и суматошным. Все здесь было красно-бурое, темно-серое и какое-то пыльное. Деревянные и глиняные постройки нависали над улицами, теснили друг дружку. Почти у всех домов стояли прилавки, с которых торговали ношеной одеждой, чаем, побрякушками, жареной снедью. Все толкали, орали, пихались, и стражникам приходилось прокладывать нам дорогу чуть ли не силой. На улицах царило оживление,