— Мне платят не за утешения, — холодно сказал Фандер. —Особенно когда поднимают среди ночи с постели. Пришлось переодеться уже всамолете на высоте одиннадцати тысяч футов. Так, говорите, был стальной шарик?

— Да.

— Тогда, видимо, ничего страшного. Шарик в растворе держатьтолку мало. Сталь яд не удержит. Это не то что индейцы Дживаро, которыеотмачивают наконечники своих стрел в яде кураре. К тому же, если это быланеожиданная встреча, вспышка эмоций, как вы говорите, женщина и не успела быпокрыть шарик ядом. Рана заживет без осложнений. — Он приготовил эластичныйбандаж и дезинфектант. — Я вам обработаю рану, забинтую и наложу бандаж. Будеточень больно, но поверьте, еще больнее станет, если я оставлю рану такой, какона есть.

Он еще раз оценивающе посмотрел на Билли. Это не был взглядсострадающего врача, а скорее холодный взгляд врача, делающего аборты, подумалБилли.

— Эта рука будет вашей самой мелкой проблемой, если вы неначнете хорошо питаться.

Билли промолчал.

Фандер еще некоторое время изучал его взглядом, затемприступил к обработке раны. Теперь говорить стало просто невозможно: уровеньболи в его фантазии возрос с пятидесяти тысяч ватт до двухсот пятидесяти тысячодним скачком. Зажмурив глаза и стиснув зубы он ждал, когда кончится эта мука.

Наконец все было кончено. Он сидел, положив забинтованнуюруку на колено, и наблюдал, как Фандер укладывает свой саквояж.

— Помимо всего прочего, — сказал он, — ваше истощениесоздаст дополнительные проблемы. Вам больнее, чем человеку нормального веса.Давать вам дарвон или дарвоцет не могу, поскольку они могут погрузить вас вкоматозное состояние или вызвать сердечную аритмию. Сколько вы весите, мистерХаллек? Сто двадцать пять?

— Что-то вроде того, — пробормотал Билли. В ванной номерабыли весы, и он на них встал прежде, чем отправиться в цыганский табор. Стрелкаостановилась на 118. Вся эта беготня под палящим зноем ускорила похудание.

Фандер неодобрительно кивнул.

— Я дам вам сильнодействующий эмпирин. Примете только однутаблетку. Если за полчаса не уснете, и боль будет очень беспокоить, примете ещеодну. И так — дня три-четыре. — Он покачал головой. — Пролетел шестьсот миль,чтобы выдать человеку флакон эмпирина. Просто невероятно. Жизнь полнасюрпризов. Но учитывая ваш вес, даже эмпирин может оказаться опасен. Вам быдетский аспирин принимать.

Фандер извлек из сумки еще один маленький флакон безнадписи.

— Ореомицин, — сказал он. — Будете принимать каждые шестьчасов. Но учтите, мистер Халлек, если начнется расстройство желудка, немедленнопрекратите прием антибиотиков. В вашем состоянии расстройство желудкаубийственнее любой инфекции.

Он защелкнул свой саквояж и поднялся.

— И еще один маленький совет, который, правда, не имеетникакого отношения к вашим приключениям в сельской местности Мэна. Добудьте какможно скорее таблетки калия и принимайте их по две штуки в день — одну утром,другую — перед сном. Они продаются в аптеках вместе с витаминами.

— Зачем?

— Если потеря веса продолжится, у вас вскоре начнетсясердечная аритмия. Эта аритмия происходит от радикального уменьшения содержаниякалия в организме. Возможно, это и убило Карена Карпентера. Всего хорошего,мистер Халлек.

Фандер собрался. Некоторое время он стоял на пороге, глядя вту сторону, откуда в утренней тишине доносился шум океана.

— Вам следует немедленно отменить голодовку, мистер Халлек,— сказал он, не оборачиваясь. — Мир, в общем-то, куча дерьма. Но он может бытьи очень красивым.

Фандер направился к голубому «шевроле» и уселся на заднеесиденье. Билли провожал его взглядом, стоя в дверях.

— Я пытаюсь избавиться от этой напасти, — сказал он вследудаляющемуся автомобилю. — Делаю все возможное.

Он закрыл дверь и медленно подошел к столику. Посмотрел напузырьки с лекарствами и подумал — как же их открыть одной рукой?

Билли заказал в номер приличный обед. Есть совершенно нехотелось, но он постарался съесть все без остатка. Покончив с едой, рискнулпринять сразу три таблетки эмпирина. Подумал: как-никак, а таблетки ложатся нажаркое, сандвич с индейкой, и на порядочный ломоть яблочного пирога, который,правда, скорее напоминал по вкусу асфальт.

Таблетки подействовали. Сначала передатчик боли в рукепонизил свою мощность до пяти тысяч ватт, затем последовала серия кошмарныхснов. Через весь сон шла, пританцовывая, обнаженная Джина, на ней были надетытолько золотые серьги в виде больших колец. В следующем сне он полз по длиннойдренажной трубе к круглому пятну дневного света, который непонятным образомоставался все на том же далеком расстоянии. Что-то кралось следом за ним,преследовало пугающее ощущение, что его настигает крыса. Но крыса необыкновеннобольшая. И вдруг он выбрался из трубы. Однако ошибся, подумав, что, наконец,спасен, потому что вылез он в вымирающий от голода Фэйрвью. Повсюду валялисьтрупы, кое-где целые груды. Ярд Стивенс лежал, распластавшись, посредигородского сада, и парикмахерские ножницы глубоко вонзились в то, что осталосьот шеи. Дочь Билли стояла, прислонившись к фонарному столбу, и представляласобой что-то вроде остова с соединенными суставами, одетого в праздничныйкрасно-белый костюмчик мажоретки. Невозможно было определить — мертва она, какостальные, или пребывает в коматозном состоянии. Стервятник, замахав крыльями,опустился на ее плечо. Когти сжались, голова вытянулась вперед. Гниющим клювомптица вырвала клок волос из ее головы. Окровавленный ошметок скальпа прилип ккорням волос, как земля к корню вырванного растения. Она не была мертвой —Билли услышал ее стон, увидел, как пошевелились руки Линды. Он обнаружил, что вего руках рогатка, но заряжена она была не стальным шариком, а стекляннымгрузом для бумаг, который обычно лежал на столе в холле их дома в Фэйрвью.Внутри груза виден был какой-то изъян, похожий на черно-синюю молнию. Линда вдетстве часто зачарованно разглядывала эту безделушку. Билли выстрелилстеклянным грузом в птицу. Промахнулся, а птица обернулась Тадузом Лемке.Послышались какие-то глухие удары, и Билли подумал, что, возможно, началасьфатальная аритмия его сердца. «Я никогда не сниму с тебя его, белый человек изгорода», сказал Лемке, и вдруг Билли очутился совсем в другом месте, а глухойстук продолжался.

Он с глупым видом осмотрелся в номере мотеля, решив, что этовсего лишь очередное место действия его сна.

— Уильям! — позвал его кто-то с другой стороны двери. — Тыздесь? Открывай, а то я вышибу дверь, Уильям! Уильям!

О'кей, попытался сказать он, но ему не удалось из себявыдавить ни звука. Рот пересох, губы прилипли к деснам. Тем не менее он испыталчувство огромного облегчения. Это был Джинелли.