«Я этого хотел и, возможно, стану для него сюрпризом. Оножидает от меня страха — наверняка. Злость — вот, что может стать сюрпризом».

Билли на мгновение обернулся и посмотрел на свой автомобиль,покачал головой. Потом начал спускаться вниз по травяному склону к табору.

Он остановился за фургоном с изображением женщины иединорога — одна из множества теней, трепещущих от отблеска костра. Прислушалсяк их негромкому разговору, к взрывам смеха, к потрескиванию дров в костре.

«Туда я выйти не могу», — настаивал его рассудок. В этойнастойчивости был страх, смешанный со стыдом. Нет, он больше не желал входить вконцентрические круги их костра, вторгаться в их разговоры и личные дела. Ведь,в конце концов, он был виновником. Он…

И вдруг представил себе лицо Линды, услышал ее голос,умоляющий вернуться домой, ее плач по телефону.

Он был виновником, верно. Но не он один.

Вновь пробудилась ярость. Билли попытался прогнать эточувство, заглушить его, превратить во что-то более конструктивное — «достаточноэлементарной суровости» — подумал он. Он вышел в промежуток между фургоном иуниверсалом, его туфли зашуршали по сухой траве, и направился прямо к ним.

Там, действительно, были концентрические круги: сначаламашины, потом круг людей, сидящих вокруг костра, который горел в обложенномкругом камней углублении. Неподалеку в землю была воткнута срубленная ветка, наней прикреплен желтый лист бумаги. Билли предположил, что это разрешениеразводить костер.

Те, что помоложе, сидели на траве или на надувныхматрасиках. Люди постарше сидели на алюминиевых раскладных стульях, оплетенныхпластиком. Билли увидел старую женщину в шезлонге, обложенную подушками иприкрытую одеялом. Она курила самокрутку.

Три собаки, находившиеся по ту сторону костра, принялисьлаять без особого энтузиазма. Один из молодых цыган резко оглянулся и распахнулжилетку, обнажив никелированную рукоятку револьвера в кобуре под мышкой.

— Энкельт! — резко сказал мужчина постарше, положив ладоньна руку молодого цыгана.

— Болде хар?

— Жуст дот — хан оч Тадуз!

Молодой парень посмотрел в сторону Билли Халлека, которыйтеперь стоял среди них, совершенно неуместный в своем мешковатом спортивномплаще и городских туфлях. На лице цыгана отобразился не страх, но удивление и —Билли готов был поклясться в этом — сочувствие. Парень поднялся и быстроудалился, лягнув по пути пса и прикрикнув: «Энкельт!» Пес вякнул, и все трисобаки разом умолкли.

«Пошел за стариком», подумал Билли.

Он окинул взглядом всю компанию. Разговоры прекратились, всесмотрели на него своими черными цыганскими глазами. «Вот так себя чувствуешь,когда на суде с тебя спадают штаны», подумал он, но на самом деле все былосовсем не так. Теперь, когда он оказался перед ними, сложные эмоции исчезли.Остались лишь страх и гнев, но и то, и другое лишено остроты — спрятавшейся вглубине разума.

«И вот еще что: они вовсе не удивлены видеть тебя здесь… онисовсем не поражаются твоему виду».

Значит, все было правдой. Никакая там не психологическаяанорексия, никакая не экзотическая форма рака. Билли подумал, что даже МайклаХаустона убедили бы эти темные глаза. Они знали, что с ним случилось. Знали,почему это произошло. И знали, чем это закончится.

Они смотрели друг на друга — цыгане и тощий человек изФэйрвью, Коннектикут. И вдруг без всякой причины Билли начал улыбаться.

Старуха, обложенная подушками охнула и сделала в его сторонужест, отгоняющий нечистую силу.

Послышались приближающиеся шаги, голос молодой женщинызаговорил торопливо и сердито:

— Вад са хан! Оч плоцлигг браст хан дыббук. Папа! Алсклингграт инте! Сналла дыббук! Та миг мамма!

Тадуз Лемке, в ночной рубашке, спускавшейся до его костлявыхколен, босой, вышел в свет костра. Рядом с ним, в хлопчатобумажной ночнойрубашке, обволакивающей ее соблазнительные бедра, была Джина.

— Та миг мамма! Та миг… — Она выхватила взглядом Билли,стоявшего в середине круга в мешковатом плаще и несоразмерных штанах. Вскинуларуку в его направлении и вновь обратилась к старику, словно собираясь напастьна него. Остальные в бесстрастном молчании наблюдали за происходящим. В кострегромко треснуло полено, рассыпав золотой фонтан искр.

— Та миг мамма! Ва дыббук! Та миг инте тилль мормор! Ордо!Ву дерлак!

— Са хон лагг, Джина, — ответил старик. Его голос ивыражение лица были безмятежными. Одна корявая рука потянулась и погладилароскошные волны ее черных волос, ниспадавших до талии. Пока что он ни разу невзглянул на Билли. — Ви ска станна.

На миг она сникла, и несмотря на ее соблазнительную фигуру,Билли показалось, что перед ним совсем юная девочка. Затем она обернулась сновак нему с пылающим взглядом, словно подлили горючего в затухавший костер.

— Вы не понимаете нашего линго, мистер?! — крикнула она ему.— Я говорю моему старому папе, что убили мою старую маму! Я говорю, что выдемон, и нам следует убить вас!

Старик положил ладонь на ее руку. Она стряхнула ее ибросилась к Билли, едва не ступив босой ногой в костер. Волосы развевалисьпозади нее.

— Джина, ферклиген глад! — крикнул кто-то встревожено, ноникто больше не издал ни звука. Ничуть не изменилось безмятежное выражение лицастарика: он смотрел, как Джина приближается к Билли, словно родитель,наблюдающий за резвым ребенком.

Она плюнула ему в лицо громадным плевком, — видно, ее ротбыл полон слюны. Билли ощутил ее слюну даже у себя во рту. На вкус напоминалослезы. Она посмотрела на него в упор своими огромными глазами, и несмотря навсе происшедшее, на все, что он утратил, Билли осознал, как хочет ее. И она этопоняла — в черноте ее глаз горела ненависть.

— Если это может вернуть ее, плюй на меня, пока я не утону вплевках, — сказал он. Голос его на удивление прозвучал ясно и мужественно. — Ноя не дыббук, не демон, не чудовище. То, что вы видите… — он поднял руки, икостер на миг просветил его одежду насквозь, сделав похожим на иссохшую белуюлетучую мышь… — это то, что я и есть.

На мгновение лицо ее отразило нерешительность, почти страх.Хотя слюна все еще стекала по его лицу, выражение ненависти покинуло ее глаза,и Билли мысленно поблагодарил за это.

— Джина! — Это Сэмюэл Лемке, жонглер. Он появился возлестарика, застегивая пояс своих брюк. На нем была рубашка с короткими рукавами ипортретом Брюса Спрингстина. — Энкельт мен тиллраклигг!