объеме программы военной академии. Но Гольвитцеру это было не так важно. Он, судя по всему, хотел насолить своему коллеге, заговаривая со мной.

Лес кончился. Машины продолжали двигаться по проселочной дороге. Заметив большую группу пленных, расположившихся на поляне, немецкий генерал попросил меня остановиться.

— Хочу попрощаться с солдатами, — объяснил он. — Вы офицер, вы должны понять меня.

— Хорошо, но только попрощаться. Никаких митингов я не допущу.

Машины остановились. Сотни немецких солдат отдыхали на траве. Кто-то сидел, кто-то стоял. Группу пленных охраняли автоматчики. Гольвитцер поднялся и вскинул руку.

— Мои солдаты! — В голосе генерала зазвучали надрывные, трагические нотки: — Я был с вами на полях войны и вместе с вами разделил горькую участь плена…

Не знаю, на что рассчитывал генерал, но никто из пленных даже не посмотрел в его сторону. Напротив, многие из них повернулись к своему бывшему командиру спиной, а некоторые вообще поднялись и пошли прочь от дороги.

Генерал пошатнулся, побледнел. Тяжело опустившись на сиденье машины, он хрипло проговорил по-французски:

— Увезите меня отсюда… Увезите скорее! Неужели и они начинают понимать, что Германия катится в пропасть, идет к гибели…

— Вы ошибаетесь, господин генерал, — возразил я. — Это фашизм погибнет, а Германия останется.

— Может быть, может быть.

Больше он не произнес ни слова. Молчал и Шмидт. Думается, он прекрасно понял, о чем мы говорили. Он сгорбился, крупная голова его почти совсем ушла в плечи.

Все это происходило во второй половине дня 26 июня. А менее чем через сутки части и соединения 39-й и 43-й армий завершили ликвидацию окруженных гитлеровцев. Там, где враг не сдавался, его уничтожали. Но все чаще и чаще над кустами взлетал вверх белый лоскут, свидетельствующий о том, что немцы сознают безвыходность своего положения.

За четыре дня боев гитлеровцы потеряли убитыми свыше 18 тысяч солдат и офицеров. Свыше 19 тысяч сдалось в плен. Только разведчики нашей армии захватили четырех генералов и около шестидесяти старших офицеров. Витебская группировка, в состав которой входило пять вражеских дивизий, перестала существовать.

А нас уже ждали новые фронтовые дороги.

ДОРОГИ ВЕДУТ НА ЗАПАД

Тридцать девятую армию перевели во второй эшелон фронта. И хотя войска по-прежнему находились в движении, теперь появилась возможность без особой спешки пополнить части и соединения людьми и боевой техникой. Наконец-то для нас наступила передышка. И не в период затишья, а в процессе преследования противника. Уже одно это как бы говорило нам: Красная Армия стала неизмеримо сильнее; командование фронта располагает значительными резервами.

Однажды мы сделали привал па опушке леса. Тут же оказалась группа бойцов стрелкового подразделения во главе с сержантом. Они разожгли костер, разогревая пищу. Темнело, и я напомнил сержанту о маскировке: не ровен час, налетит вражеская авиация.

— Авиация? — искренне изумился он. — Да откуда ей взяться? Отлетали свое фрицы. Нет, не то теперь время, чтобы нам прятаться.

Конечно же, сержант был неправ. Маскировка есть маскировка. Да и авиация гитлеровцев была еще достаточно сильна. И тем не менее охота за каждой автомашиной, повозкой, светящимся в ночи одиноким огоньком канула в прошлое. Наши летчики-истребители и зенитчики стали хозяевами воздуха.

Костер потушили. Но пахнущая его дымком каша, сваренная из пшенного концентрата, вызывала аппетит.

— Отужинайте с нами, — предложил сержант.

Мы ели кашу, пили чай и говорили о Тамбовщине, где родился и вырос сержант, о наступлении советских войск в Белоруссии.

— Ума не приложу, — произнес вдруг сержант, — чего это англичане и американцы, высадившись десантом во Франции, на месте топчутся.

— Вы не совсем правы, — возразил я. — Союзники понемногу продвигаются.

— То-то и оно, что понемногу, — не унимался сержант. — Мы вон как рванули, почти целиком освободили Белоруссию, а они куриным шагом плетутся. Фашистов-то небось перед нами поболе, чем там. Или я неправ?

Тут сержант был абсолютно прав. Его слова заставили меня уже много лет спустя вновь задуматься об этом. Действительно, высадившись наконец на побережье Франции, союзники по логике вещей должны были бы сразу же устремиться на восток. Однако накапливание сил и средств для «решительного» наступления почему-то затянулось. И вот сейчас, заканчивая работу над воспоминаниями, я наткнулся на любопытные данные.

Английский военный историк и теоретик Б. Лиддел Гарт в своей книге «Вторая мировая война» пишет: «Как свидетельствуют трофейные документы, на всем Западном фронте немцы имели около 100 пригодных для боя танков против 2 тыс. танков, которыми располагали передовые соединения союзников. У немцев было только 570 самолетов, в то время как у союзников на Западном фронте находилось более 14 тыс. самолетов. Таким образом, союзники имели превосходство 20:1 в танках и 25:1 в самолетах»[6].

Справедливости ради надо отметить, что эти данные относились к концу августа — началу сентября 1944 года. Но и в июле, когда состоялся тот памятный для меня разговор на опушке леса, войска союзников, несомненно, обладали огромным преимуществом над гитлеровцами.

Недолгой была передышка. Двигаясь вплотную за соединениями 5-й армии, которой командовал генерал Н. И. Крылов, мы вскоре оказались па литовской земле. И вот уже в окулярах стереотрубы я вновь вижу позиции гитлеровцев. И вот уже снова, собравшись в блиндаже, мы склоняемся над картами для того, чтобы нанести на них выявленные огневые точки, позиции артиллерийских и минометных батарей. Правда, первый доклад командующему армией о противостоящем противнике изобиловал словами «предположительно», «возможно», «необходимо уточнить», которые я и сам не терпел. Но таков уж закон разведчиков: если нет полной уверенности в чем-либо, лучше сделать оговорку, чем выдавать сведения, требующие проверки, за истину. Генерал И. И. Людников слушал меня молча. Потом негромко произнес:

— Нужна исчерпывающая информация о группировке вражеских войск. Так что поднимайте-ка, товарищ Волошин, разведчиков.

Офицеры нашего отдела выехали в соединения с тем, чтобы на месте совместно со штабами рассмотреть оптимальные варианты разведки, нацелить людей на быстрейшее выполнение задачи, поставленной командармом. К немалой нашей радости, мы убедились, что в корпусах и дивизиях, не ожидая указания сверху, начали вести активную разведку. Уже круглосуточно дежурили наблюдатели, уже готовились группы для рейдов во вражеский тыл.

В 158-й стрелковой дивизии снаряжалась в поиск группа старшего сержанта Михаила Яглинского. Объектом поиска была выбрана ближайшая траншея, до которой от нас было метров семьсот. Наблюдатели установили, что днем ее занимало небольшое подразделение гитлеровцев, вооруженных пулеметом и автоматами. Можно было предположить, что число вражеских солдат с наступлением ночи там увеличивается.

Когда стемнело, разведчики, соблюдая величайшую осторожность, гуськом, след в след, двинулись к обороне противника. Потом поползли. Впереди — подгруппа захвата, чуть сзади и по