вдох дался с трудом. Сердце в груди прыгало как мяч на резинке.

Мать с видимым изумлением рассматривала дочь:

— Устраиваю твою дальнейшую безбедную жизнь.

— Что ж до сих пор меня не продали? — знала, почему. Кто продаёт курицу, несущую золотые яйца?

— Хватит противиться, Руз, — с раздражением сказала мама. — Ты всегда была разумной дочерью. Ступай, переоденься и голову покрой. Сейчас Якоба привезут. Серьги принеси.

Облокотившись на подлокотник кресла, она подпёрла голову рукой и устало прикрыла лицо ладонью. Глухо сказала:

— Хенни, как только тело моего сына предадут земле, пойдёшь к госпоже Шрайнемакерс, пусть придёт ко мне.

— О-о, — округлила глаза служанка, собираясь налить чаю в чашку госпожи. — Она ж запросит столько гульденов, что и не пересчитаешь.

— Зато всё сладит быстро. И выбор женихов будет.

— Что? — нервно рассмеялась Ника. — Может, и выбрать будущего мужа мне позволите? Чтоб не совсем уж противный был?

На тяжёлый протяжный вздох госпожи Маргрит заявила:

— Серьги заложить не дам. На помолвку их надену. Наливай, Хенни, — поставила чашку у чайника.

Взгляд упал на ларец матери. Пришла мысль, что все, как правило, откладывают на чёрный день.

— Не может быть, чтобы Якубус ничего не откладывал на чёрный день, — сказала задумчиво и многозначительно посмотрела на женщин:

— Или я не права? Хенни, отвечай как на духу! — схватила служанку за запястье.

Та подняла на неё испуганные глаза:

— Что… отвечай? — робко потянула руку назад.

Ника не отпустила:

— Ты ведь знаешь, где Якубус прячет ларчик со своими сбережениями, — не спрашивала — утверждала. — Ты всё… обо всех… знаешь… в этом доме.

У Хенни дрогнула рука с чайником, вода пролилась мимо чашки молодой хозяйки.

— Ах-х, — выдохнула служанка, поспешно отставляя чайник. Отвечать на вопрос не спешила или вовсе не собиралась.

Выждав, Ника недовольно сощурилась:

— Я найду, не сомневайся, — кивнула утвердительно, — но тогда ты ничего не получишь. Как и не получишь сегодня свой расчёт.

— Расчёт?.. — промямлила Хенни, вытирая краем передника вспотевшее лицо. С беспокойством посмотрела на госпожу Маргрит.

Та молчала, сидя неподвижно и глядя на лужицу воды на столе. В глазах стояли слёзы.

— В семье нет денег, — развела руками Ника. — Даже твоего любимого хозяина толком похоронить не на что.

— Вы меня желаете рассчитать?

— Ты станешь работать бесплатно? — приподняла брови Ника.

Хенни не сказала нет, но и без слов было понятно, что за спасибо она работать не будет.

— А как же вы будете?..

— Госпожа Маргрит готовит так, что пальчики оближешь. Уборку в доме я осилю, не сомневайся. Щётки валяться под ногами не будут.

— А что скажут?..

— Мне фиолетово, что скажет обо мне живущая напротив соседка! — повысила голос Ника. — Не тяни время! Неси кубышку, живо! Если в ней будут деньги, обещаю вознаградить тебя за помощь!

Госпожа Ма сидела с отстранённым видом. Лицо посерело, набухшие веки сомкнулись. Казалось, она спит.

Хенни в раздумье пожевала губами, но с места не сдвинулась.

Ника усомнилась в своих выводах. Якубус мог быть редким исключением из правил и мог не иметь хотя бы тощей «подушки безопасности». Большие надежды он возлагал на получение кредита.

— Если ты сама собралась воспользоваться сбережениями своего любимого покойного хозяина…

Угрожающий тон молодой госпожи запустил цепную реакцию.

Мама вздрогнула, открыла глаза, хлопнула по столешнице ладонью и тихим, шипящим голосом сказала:

— Руз, прекрати говорить вздор! Якоб никогда ничего от меня не утаивал.

Прислуга замотала головой. Во все глаза смотрела на ярко вспыхнувшее пламя свечей:

— Ларчик… есть. Только он заперт. Ключик приметила у господина Якубуса на шнурке… тут, — она тронула платье на груди и пугливо покосилась в зияющий темнотой дверной проём гостиной, будто опасалась, что покойный хозяин её услышит.

* * *

Главным скорбящим35 на похоронах Якубуса был Адриан ван дер Меер — друг детства усопшего и ближайший сосед семьи Ван Вербум.

Ника знала, что к нему ходила госпожа Маргрит. Вернувшись, на немой вопрос дочери: «Придёт?», она со вздохом недовольно ответила:

— Потерпит.

Отказаться он не мог — о многолетней дружбе мужчин знал весь город, о ссоре — никто.

«Насмешка судьбы!» — восхищалась Ника выдержкой Кэптена, одетого в чёрные одежды и полностью игнорировавшего её присутствие.

Исподтишка наблюдала за ним, сидевшим у гроба: красивым, выдержанным, искренне скорбящим. Несмотря на разрыв отношений с Якубусом, он на самом деле тяжело переживал его смерть. Вмешательство Ники стало для него роковой случайностью, сделавшей его соучастником в убийстве.

Ника зацепилась взглядом за ножны с кинжалом, висевшие на поясе Адриана. Вспомнила, что оружие Якоба дивным образом оказалось при нём. Значит, раненый Кэптен отнял у Якоба дагу, завершил начатое Никой, и вернул клинок на его пояс.

Какой, однако, сообразительный господин! Ей бы в голову не пришло обезопасить себя подобным образом. А он успел подумать. Если бы дагу не нашли, то вопрос о случайной смерти Якоба не стоял. Стали бы «копать» дальше и неизвестно, до чего бы докопались.

Приходивший в их дом старший бальи, который, кстати, практически четвёртый день не покидает дом, глупым не выглядит. Ника ловит на себе его частые задумчивые взгляды и всякий раз её сердце бьётся учащённо, дыхание перехватывает, слабеют колени.

Она устала от вида чёрных траурных одеяний, чёрной драпировки в доме, мрачных мыслей.

Устала от жужжания голосов, слившихся в единый досаждающий гул, бесконечные разговоры о дорогих ритуальных принадлежностях и недешёвой мессе, об аристократическом траурном этикете и церемонии похорон с обязательным присутствием геро́льда36.

Устала от повышенного внимания к себе. Каждый норовил подойти, засвидетельствовать своё почтение, выразить соболезнование, заглянуть в её лицо, коснуться руки.

Устала от бдения у гроба. Тело Якубуса выставили на два дня до помещения в гроб и на два дня после.

Хотелось сбежать куда глаза глядят — на свежий воздух, на простор, куда угодно, только бы подальше отсюда.

Хотелось вернуться в свой дом, в своё время.

Нику подташнивало всякий раз, когда она входила в гостиную. Она вынуждена была возвращаться в кухню, пить подслащённую мёдом воду и сидеть у открытого окна. Бледная, с покрытым испариной лицом, аритмией и головной болью, она чувствовала себя старой и больной. Кружилась голова, снизилась острота зрения.

Раздражали запахи блюд, принесённых соседями. Смешавшись с приторным ароматом дымящихся трав, расставленных в курильницах по всему дому, они образовали гремучую тошнотворную смесь.

Ника украдкой плакала: от усталости, от бессилия, от неизвестности.

Без участия старика-лекаря не обошлось, того самого, который приходил к госпоже Маргрит.

Ждать его долго не пришлось. Он находился в доме в числе оплаченных приглашённых на случай неотложной помощи.

Ника сидела на стуле