хоть и в чужой дом, умыться ледяной водой, забиться под одеяло, уткнуться лицом в подушку и выплакаться на несколько лет вперёд… до колик в животе, до боли в груди, до помутнения рассудка.

Ника промокнула пальцем уголки глаз, выпрямилась и, волнуясь, ответила:

— Часто причины наших страхов пустые и надуманные. Они пройдут, лишь следует понять природу их появления. Прошло три года. Долгих три года. Я выросла, Ван дер Меер.

— Руз, я тебя спросил не о Якубусе.

— О чём тогда? — замерло сердце.

Нехорошее предчувствие кольнуло в затылок. Недавняя рана дала о себе знать. От влажных волос под чепцом зудела разгорячённая кожа. Ника поддела пальцем край головного убора и почесала висок.

— Почему ты предала меня? — глухой голос мужчины врезался под дых, сбив дыхание. — Почему подделала мой почерк? Мне всегда казалось, что именно от тебя я никогда не получу удар в спину. Руз, почему ты?

Ника глянула в его глаза и опустила свои.

По сердцу острым клинком резанули боль, обречённость и невыносимая тоска, схожая с предсмертной тоской, которую Ника видела в глазах умирающего Ромки Грачёва. Снова не хватало воздуха.

Ника села на сиденье стула, затем встала. Могла тотчас уйти, не утруждая себя ответом, не ждать, когда ей укажут на дверь, но… пусть знает.

— Якубус сказал, что Анника ждёт ребёнка. Твоего наследника. Сказал, что вдовье пособие нищенское, и ребёнок не должен родиться в нищете. Твой отец умер раньше и не знал о внуке… или внучке.

— Якубус солгал тебе. Я не видел Аннику три года.

— Я не знала об этом, — вскинула она на него полные безмолвного отчаянья глаза. — Я поверила ему.

Ван дер Меер мотнул головой и потянулся к графину.

Узкое горлышко звякнуло о край хрустального стакана.

Адриан отпил из него:

— Я всегда говорил тебе, соседка, что у тебя красивый почерк. Тебе бы галантные письма кавалерам сочинять или книги переписывать, а не… — допил можжевеловку.

Ника посмотрела на него с мученическим выражением. Сдерживаясь от желания разрыдаться, всхлипнула:

— Прости меня… Я хотела помочь твоей жене, твоему ребёнку. Он — частица тебя. Хотела как лучше.

Кэптен отрицательно качнул головой:

— Иуда твой брат… Если бы он не достал кинжал и не ранил меня… — будто не услышал её слов.

— Ты бы его спас, я знаю, — порывистый вздох Ники походил на всхлип. — Он всё равно убил бы тебя, потом и меня. Ты не виноват в его смерти. Это я спланировала его убийство и, если бы у меня хватило сил, довела бы начатое до конца. В живых должен был остаться один из нас.

Верила, что Адриан до последнего думал, что можно что-то изменить. Он не хотел убивать пусть и бывшего, но друга детства.

— Откуда ты взялся? Почему вмешался? — недовольно спросила она.

— Я видел, что ты не пошла домой.

— Любопытный, да? — вздёрнула подбородок, сжимая чашку, рискуя раздавить тонкий фарфор.

— Догадливый.

— Сдашь меня?

— Уйди, Руз, и больше не приходи.

— А как же долг?

— Договор в силе. Пять дней, — напомнил он, вытянув ладонь с растопыренными пальцами. — Пять.

Она не ответила. Уходила молча, сжимая в руке голубую чашку. Надежда на прощение Ван дер Меера сбежала, как та голодная мышь. Ника была уверена, что утром ключи соседа не будут на прежних местах. Доступ в его сердце уже на замке — огромном, пудовом, амбарном.

— Ты слишком быстро выросла, соседка, — донёс до неё сквозняк то ли полустон, то ли полувздох.

* * *

Какой бы усталой и разбитой Ника ни была, а пока шла к двери дома Ван Вербумов, успела и поплакать, и себя пожалеть, и кэптена поругать.

Неожиданно с удивлением вспомнила, что в горячке происходящих событий упустила важный момент: у Ван дер Меера есть законная жена, на поиски которой он собирается поехать. Если они встретятся, то сосед вернётся домой не один. Что примирение супругов состоится, Ника не сомневалась.

Адриан женился по любви и, кто знает, какую слезливую и душещипательную историю расскажет ему предприимчивая жена, чтобы вернуть его доверие? Кто сможет опровергнуть или поставить под сомнение искренность и правдивость её слов?

«Уж Анника постарается на славу!» — была уверена Ника.

То ли об изворотливости жены кэптена ей подсказала Руз, то ли сама желала видеть её лицемерной и лживой, но не думала о ней как о глупой. Дурой будет та женщина, которая откажется от такого мужчины. Если только Анника, став вдовой, не пустилась во все тяжкие и в самом деле не беременная.

Такой вариант развития событий Нике понравился. В предвкушении она усмехнулась своим мыслям и продолжила мечтать: «Будет идеально, если при этом отпадёт вопрос с долгом. Не могла же блудливая Анника промотать все деньги за четыре месяца? Сколько она успела потратить, в том числе заплатив за услугу Якубусу? Наверняка не всё! Ван дер Меер обязательно вернёт в банк бо́льшую часть своих денег».

Ника вздохнула, глядя на светлеющее небо над городом. Ночную тьму сменил робкий серый рассвет. На лицо невидимой вуалью упала прохладная морось. День будет туманным и пасмурным. Где его проведёт Ника — в дороге или в слезах у гроба «брата», не знала. Призналась себе, что не готова ни к тому, ни к другому.

Поднявшись в свою комнату, она увидела на прикроватном столике бухгалтерские книги, которые оставил Якубус и о которых она забыла. Рано или поздно за ними придут. Как бы ни было, а честь семьи должна остаться незапятнанной.

В кабинет Якоба Ника вошла с опаской. Сердце замерло, дыхание затихло.

Прижав книгу к груди одной рукой, с высоко поднятым подсвечником с ярко горевшими свечами в другой, она стояла в центре комнаты, готовая сбежать.

Прислушивалась к тишине, тщетно выискивая изменения в обстановке. Казалось, что Якубус спрятался и сейчас наблюдает за ней, готовясь к нападению.

Из накренившегося подсвечника на руку капнул расплавившийся воск, обжёг кожу.

Ника вздрогнула, надрывно вздохнула и перевела дух. Она не позволит страху взять верх над собой. Но глубоко в душе копошился крошечный червячок беспокойства, отравляя ядом сомнения: «А вдруг Якубус живой?»

Без суеты, аккуратно и обстоятельно Ника поставила скопированные подписи в нужной книге. Теперь Якоба не обвинят в растрате. Его тайна уйдёт в могилу вместе с ним. С этого дня всё изменится к лучшему.

Она оставила книгу на столе, забрала дубликат, который при первом удобном случае сожжёт, и вернулась к себе. Сняла чепец, переоделась в ночную сорочку, погасила свечи и забралась в кровать.

Часы на главных воротах города пробили четыре