Мужчина зарычал, задергался, скалясь, пытаясь освободиться. Силы он был такой, что едва не вывернулся из удерживающих его рук, и меня просто откинуло от его брыкающегося тела.

Господарь ловко подхватил меня, не дал упасть. К себе притянул, локтем отгородил от бьющегося и хрипящего человека, с которым едва справлялись трое сильных мужчин.

— Не бойся, Бьянка, — сказал он, наблюдая, как приступ дикой злобы сходит на нет у его слуги. — Не зашиб он тебя?

— Нет, — только и смогла произнести я.

И замерла, не зная, что делать.

Его руки обнимали меня.

Он почти упрятал меня под свой тяжелый, подбитый мехом плащ, ближе к сердцу. И держал бережно, как нечто дорогое ему.

И эти объятья были невыносимы. Желанны, прекрасны, но невыносимы. А освободиться от них сил не было…

Под пластырем кожа у больного раскалилась до красна. Черный яд стал бледнеть, испаряясь с чуть слышным шипением. Да, пластырь был сброшен, но жирная мазь-то осталась на коже. И было видно, как края раны из черных становятся алыми, кровяными. А упырьская зараза умирает.

— Чудо какое, — пробормотал Господарь, глядя на это. — Неужто можно было победить их вот так? Не воюя и не убивая?..

— Значит, можно, — ответила я глухо.

Меж тем больной, шумно и тяжело дыша, успокаивался, вздрагивая в удерживающих его руках. В его широко раскрытых глазах появилось осмысленное выражение, он вздрогнул в последний раз и растянулся на полу неподвижно, тяжело дыша. Пот градом катился по его лицу, по телу, и видно было, что мужчина испытывает непередаваемое облегчение.

— Спаси вас бог, Господарь, — заплетающимся языком промямлил он. Видно, понял, что жизнь ему сохранили. — Разум вернулся ко мне…

— Не меня благодари, — ответил Господарь. — А травницу, Бьянку.

Ишь, какой. И имя мое запомнил!..

— Золотой с тебя! — из-под стола сердито выкрикнула Лиззи, о которой в суете все забыли.

Мужчины разразились хохотом, и больной в том числе, улыбаясь бледными после перенесенной боли губами.

И я осторожно отстранилась от Господаря, пока никто не обратил внимания, что мы стоим, обнявшись, как… сладкая парочка!

— Но это самое начало лечения, — напомнила я. — Самую большую опасность остановили, теперь надо очищать кровь.

— Кровопусканием? — уточнил Господарь. Я поморщилась:

— Ну, мало ли крови из него выпустили? Еще надо? Куда уж больше!

— А как тогда?

— Лекарство давать. Я приготовлю. Можете его оставить у меня, я…

Но Господарь упрямо мотнул головой.

— Женщина, — снисходительно произнес он. — Если он вздумает кусаться, то вряд ли ты спасешься.

— Он не вздумает, — буркнула из-под стола Лиззи. — Рей же не стал. Сразу из него человека сделали.

— Все равно, — ответил Господарь. — Это опасно. С собой заберем, свой лекарь будет ему лекарство вливать. Если забуянит — есть кому с ним справиться. Все ж надежнее, чем женщина с ребятишками.

— Скажи мне лучше вот что, травница. Откуда у тебя лекарство такое хорошее? Это ведь не лопух лесной, чтоб на каждой поляне росло, — Господарь смотрел на меня испытующе и настороженно. — Его и варить надо уметь. Откуда знаешь, как?

— Отец мой аптекарем был, — ответила я. — От него записи остались. Только однажды он готовил такое лекарство. Теперь вот я научилась.

— Это снадобье если и продают, то за огромные деньги. За сундуки золота. Оно ведь жизнь возвращает. А ты простому люду за медяки отдаешь. Я видел леченых им. Слышал, что в народе говорят о твоих чудо-пластырях. Дураком надо быть, чтоб не понять, чем ты людей на ноги ставишь.

— Вот! Что я говорила?! — выкрикнула Лиззи, вылезая из-под стола. — Я же говорила, сестрица, что ты дешевишь!

— А ну, цыц, — грозно велел Господарь. — Не вмешивайся, когда старшие говорят! Не учили тебя этому? Уважение имей к сестрице своей названной. Кормит, поит она тебя.

Лиззи снова юркнула под стол, и оттуда напряженно наблюдала за нами.

А я лишь голову опустила. Врать Господарю не хотелось. А значит, придется рассказать ему, откуда я взяла эти цветы… и, вероятно, вернуть их Клотильде?

— Идем в дом, Господарь, — тихо ответила я. — Мне много чего надо тебе рассказать. Твои люди пусть тут побудут. Я велю им принести поесть, да и белье постирать надо раненному…

Я не видела лица Господаря. Но поняла, почувствовала, что по губам его скользнула улыбка.

— Велишь, — произнес он с каким-то особым чувством. И еще раз осмотрел меня с головы до ног. — Говоришь, как госпожа. А ты изменилась… Бьянка. Расцвета. Красивая стала. Волосы что золото блестят. Глаза живые, веселые. И сама статная, сильная. Хороша.

— Твоя забота помогла, Господарь, — тихо ответила я.

Только сейчас сообразила — в ушах у меня до сих пор были серьги, господарев подарок на новый год. А на руке кольцо. Черт знает почему я не сняла его; сначала все откладывала, любовалась им тайком. Потом придумала, что оно не пройдет через сустав. Застряло.

Так и оставила, носила, не снимая.

И Господарь его теперь приметил.

Но не сказал ничего.

Только светлые глаза его смеялись.

Лиззи вперед нас убежала в дом, криками призывая нашу помощницу и веля ей стряпать обед для наших неожиданных гостей. Рей безо всякого напоминания помчался за водой.

А мы с Господарем неспешно шли к дому по расчищенной от снега дорожке.

— Так откуда такое чудо в твоих руках? — уже нетерпеливо повторил Господарь.

Я лишь пожала плечами.

— Скажу «не знаю», поверишь ли? — ответила я. — Лиззи стащила у Клотильды, у свекрови моей.

— Ах, дурное семя! — ругнулся Господарь. — Девчонка огонь, но не греет, а рушит. Нельзя этого ей позволять! Выдрать бы хорошенько, да жаль, отца у нее путевого нет.

Я кивнула.

— Знаю, Господарь. Но на тот момент мы погибали с голода. И я готова была ухватиться за любую возможность выжить, — честно сказала я. — Да что уж. Я сама кусок хлеба у Клотильды из рук выхватила с жадностью. Ела, давилась. Когда так близок к могиле, гордость куда-то испаряется.

Господарь сощурился, посмотрел на меня.

— Знаю, — нехотя согласился он. — И с лекарством этим знаком. Верно, отец твой его варил. Для меня.

Я