отъелся, лицо его округлилось, перестало быть пугающе-острым. Теперь он был просто мальчишкой из семьи с хорошим достатком. Умыт, хорошо одет и трудолюбив. Что еще нужно было?

Его рана на плече быстро затягивалась, и перевязки ему были уже не нужны. Но лекарство я продолжала ему давать, строго по лекарственному справочнику старого аптекаря. Сказано пару недель, значит, пару недель! С этим не шутят.

— Это последний плод двуцветника, — серьезно сказала как-то Лиззи, демонстрируя мне сморщенную зеленую горошину. — Мы наделаем из него мази и лекарств… и все.

— Ну, скоро новые плоды будут, — заметила я, готовя ступку и пестик, чтоб растирать плод в зеленую кашицу.

— Плоды от отравления, — напомнила Лиззи строго. — Они первые вызревают. А те, что от всякой болезни, поспеют только к осени.

Я развела руками.

— Что ж поделать?

— Расходовать их поэкономнее, — сварливо отозвалась Лиззи. — Пластыри делать поменьше! На одного Рея сколько лекарств извели!

— А ты предпочла бы его не лечить? Чтоб он бегал по округе и всех кусал? — весело спросила я. Лиззи сурово засопела.

— Пластырей осталось чуть, — немного помолчав, произнесла она. — Я, конечно, разрежу их на куски поменьше, но до осени точно не дотянем. А если прибьется еще один искусанный, и ты потратишь на него все наши запасы, то и до весны вряд ли!

— Не болтай! — одернула я ее. — А то накликаешь!

Но, верно, я поздно остановила маленькую предсказательницу. А может, Лиззи совсем не причем была. Но только предсказание ее сбылось уже к вечеру.

Мы как раз заканчивали работу с настойкой.

Из этого плодика выпарить удалось просто рекордное количество капель. Крохотный бутылек был почти полон, под самую крышечку! А зелье еще выпаривалось.

Так что я подставила уже вторую склянку и велела Лиззи развести спирта, чтоб приготовить новую порцию лекарства для Рея.

Как вдруг на дорожке ко флигелю послышались быстрые шаги множества ног. Громкие взволнованные голоса. И в дверь нетерпеливо и тревожно постучали.

— Открывай, травница! — услышала я знакомый голос, и дух мой занялся.

Господарь!

— Зачем он тут? — пробормотала я, спеша к дверям.

В комнату ввалилось несколько мужчин, все господаревы слуги. Под руки они тащили еще одного, одетого так же, как и они все, в черную прочную кожу. Только он отчего-то связан был и как будто б без памяти.

Последним вошел сам Господарь, чуть склонившись, чтоб не задеть головой притолоку дверей. Высокий какой…

— Беда какая случилась, — пробормотала я, оглядывая пришедших.

— Сама не видишь? — чуть грубо ответил один из воинов. Связанного они уложили прямо на пол, у камина, и как по команде встали, на меня уставились.

— Упырь покусал, — ответил Господарь спокойно. — Ты мальчишку вылечила, надо и этого полечить.

Лиззи так и всплеснула руками.

— А я говорила! — вскричала она горестно. — Не было печали! Да он издевается, что ли?! Кровосос проклятый, он будет жрать кого попало, а мы за его обеды плати?! Чтоб ему лопнуть, мерзавцу! Чтоб ему покусать чахоточного бобра!

На Господаре не было его обычной маски. Лицо только закрыто было темной тканью, до самых глаз. Опушенная черным блестящим мехом островерхая шапка надвинута до самых бровей.

Но даже так я поняла — болезнь отступает от Господаря, и уродство, которого он стыдился, тоже.

Кожа его была еще красна, словно старая вся слезла, а новая только наросла. Ровная, без бугров и язвы. Но глядя в его лицо, уже не вспоминалось страшное слово «проказа». Кажется, с этим диагнозом внесли его в мой дом?..

— В былые времена я бы просто голову ему отсек, — пояснил Господарь, глядя мне в глаза своим пронзительным светлым взглядом. — Но он молод; желторотый совсем. Жизнь только начата. Губить его жаль. Поэтому я решил дать ему шанс.

Я, скрывая смущение, склонилась над лежащим.

Он действительно был очень молод, лет девятнадцать. Силен, высок, ладно скроен, крепко сшит. Жаль губить такого.

Глаза его метались под закрытыми веками, словно он видел беспокойный сон, рот был некрасиво раскрыт, оскален.

Двойных острых зубов, о которых говорил Господарь, еще не было. Но черный яд предательскими прожилками под кожей из укуса откуда-то из-под одежды вытек на шею, на щеку.

— Снова в плечо куснул, — изумляясь острым зубам упыря, прокусившим черную кожаную одежду, произнесла я. — И как давно?

— Дня три, четыре, — ответил Господарь. — Ну, все равно, что мальца твоего. Оборот только начался. Боль ушла ненадолго, он спит уже сутки.

— Зачем же вы связали его?

Господарь глянул на меня строго, как ножом полоснул, и тотчас опустил ресницы.

— Он же воин, — сухо ответил он. — Не тощий мальчишка с улицы. Не приведи бог, решит кинуться. Не отобьешься, если что. Ну, лечить будешь, или вытащим во двор и там решим? Не станем тут пачкать…

— Да буду, буду! — вскричала я. — Больно крут ты на расправу, Господарь!

— Доброта мне боком выходит, — проворчал он. — Что делать, говори. Чем помочь можем?

— Раздеть его надо, — ответила я уверенно. — Посмотреть, что там за рана.

Спящему освободили руки, вытряхнули его из кожаных доспехов. Он и не шелохнулся. В точности, как Рей.

Нижняя рубаха его была испачкана в крови, на плече, ближе к шее, зияла рвана рана. Словно оголодавший хищник рвал человека, обезумев от голода.

— Как узнали, что он ранен? — спросила я, осторожно омывая рану. Видно было, что воин сопротивлялся. Может, за загривок тащил упыря, чтоб вырвать его зубы из своего тела. Кроме прокусов, на коже были длинные черные рваные раны, словно тупым ножом пропороты.

— Сам признался, — ответил Господарь. — Три дня жизни решил отгулять, а потом просил голову ему срубить, чтоб не мучился.

Я склонилась над пациентом, почуяв какой-то подозрительно знакомый запах.

— Вы его… напоили, что ли?! — вскричала я, поняв, что он мертвецки пьян.

— А как было сладить с ним? — спросил Господарь. — Метаться он начал. Рычал, скалился.

Господаревы слуги держали ему руки, когда Лиззи подала мне пластырь, и я с силой приложила его к ране. Прижала, втирая лекарство в раны.

Бесчувственный к любым прикосновениям, это касание он почувствовал.

По всему его телу прошла крупная дрожь, глаза его распахнулись, и я увидело то, о