«Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда..» Это читают на четвертое воскресенье Великого поста. Два месяца назад!

На лице Урсулы ошеломление сменилось ужасом. Она перевернулась на спину и схватилась за шею, как будто задыхалась.

–Это ребенок Хармана?– напрямую спросила Агата.

Урсула резко покачала головой.

–А чей тогда?

Наверняка речь шла о каком-нибудь юнце из соседней деревни, с которым Урсула познакомилась в церкви. Но девушка упорно молчала.

–Думаешь, он не захочет жениться?– догадалась Агата.– Не переживай. Как только вернемся, Ауэрхан поговорит с парнем и его родителями. Ему сложно отказать… Почему ты молчишь? Он что, уже женат?

Урсула не ответила ни да, ни нет. Неподвижная, с расширенными глазами, она казалась мертвой.

Агата тоже была растеряна. Конечно, она знала, что женщины беременеют и рожают, была знакома с анатомией и натурфилософией, читала эпитому De Humani Corporis Fabrica[25], знала, что, вопреки всеобщему мнению, сердце, а не печень, питает все тело кровью… Но все это было очень далеко от настоящей жизни, где в теле Урсулы день за днем рос незаконный плод. А если она связалась с женатым мужчиной, этот грех уже не получится прикрыть поспешным браком.

–Ты ничего не скажешь господину Вагнеру?

Голос у Урсулы был совсем слабый, как у умирающей кошки. За последние недели она сильно похудела. «Вот оно как,– думала Агата,– сперва младенец высасывает из тебя все соки, а затем разбухает внутри, как хлеб, брошенный в воду».

–Он меня прогонит, если узнает.

Агата не думала, что Кристоф выставит Урсулу за дверь. Его настроение менялось, как погода в мае, и зависело от множества обстоятельств: от того, что он ел, сладко ли спал, не стало ли ему скучно… Скорее всего, он позволит Урсуле остаться, но ей придется безвылазно сидеть в поместье, чтобы никто не увидел живот и не донес властям. Штраф за незаконнорожденного ребенка можно заплатить, но что делать с позором, если известия дойдут до Оффенбурга? Рожать тоже придется тайно, без повитухи, а потом сразу подбросить младенца куда-нибудь или…

Неожиданно для самой себя Агата сдавила плечо Урсулы и слегка встряхнула, чтобы та взглянула на нее.

–Это можно исправить прямо сейчас, слышишь?

Не с первого раза, но Урсула разобрала ее слова.

–Ты знаешь как?– ее голос был едва различим.

«Понятия не имею»,– подумала Агата, но вслух бодро ответила:

–Конечно. Завтра мы все уладим.

Она не сомкнула глаз всю ночь. Вспоминала, как в детстве так же до утра лежала в кровати, прислушиваясь к звукам поместья. Тогда Агата выучила каждый шорох, каждый скрип половиц и легко отличала крысиную возню от игрищ мелких бесов. Эти звуки дарили ей утешение и спокойствие. Но Эльвангенский замок молчал тяжелой, каменной тишиной. Он накрывал их, точно огромный колокол.

Урсула спала урывками: часто просыпалась и вставала, доставала ночную вазу, ворочалась с боку на бок, вздыхала. Агата лежала молча и думала, что скажет Кристоф Вагнер, если обо всем узнает. Наверняка сначала разозлится. Для него, как и для тысяч мужчин в этом мире, не существовало последствий. Может, и его отпрыски бродили где-то по земле, хотя сам он уверял, что, не считая времен разгульной юности, с женщинами ложился крайне редко. Насчет Ауэрхана она не была так уверена. Что, если это он соблазнил глупышку Урсулу? Нет, едва ли. Демон сам бы нашел способ все уладить.

Кто бы ни был отцом ребенка, избавляться от плода им предстояло самим. Агата перебрала в уме все известные ей способы вызвать выкидыш. В медицинских текстах, что она читала, это обходили умолчанием. Даже князь Столас, что знакомил ее с полезными свойствами трав, если и упоминал абортивные свойства какого-нибудь растения, то лишь вскользь. Это знание не для высоких ученых умов. Подобным ремеслом владеют лишь те, кто сам не раз попадал впросак: женщины. А женщины не пишут трактатов, они действуют.

О том, как вытравить плод, Агате когда-то рассказывала Берта. «Бери болотную мяту,– говорила она.– Рута тоже сгодится. А лучше всего, если под рукой окажутся пижма, душица, что зовется материнской травой, можжевельник, зверобой, да еще кое-что…»

К пробуждению Урсулы Агата уже подготовилась. Она слышала, как за окном пробуждается Эльванген, похожий на огромный нарыв на теле страны. Как бы худо ни жил город, как бы ни страдал, пока в его стенах обитают женщины, они будут беременеть и рожать – или избавляться от детей.

Урсула просыпалась медленно, точно ночь в замке вымотала ее похуже тряского путешествия.

–Я приготовила нам плащи,– сказала Агата.– Недавно прошел такой дождь, что не удивляйся, если мы встретим Ноев ковчег.

Уже у самой двери Урсула вдруг схватилась за живот, совершенно плоский, а другой рукой дотронулась до плеча Агаты.

–Как думаешь, он может как-то сам исчезнуть?

–Никогда о таком не слышала,– призналась та.– Полагаю, если бы такое происходило часто, женщины не искали бы способ изгнать плод.

Урсула кивнула. Ответ ее не удивил.

* * *

Еще два месяца назад Урсуле казалось, что она усвоила урок, который преподал ей Господь. Она была тщеславна и позволяла себе обманываться. За это Бог отправил к ней Зильберрада, который надругался над ее телом. Затем пришел недуг, и Урсула решила, что это еще один урок. Она ощущала болезнь как пиявку, что присосалась к ее внутренностям. Все время клонило в сон, бросало то в жар, то в холод, от запаха кухни мутило, и только квашеная капуста – хрусткая, с привкусом бочки – приносила облегчение.

Урсула знала, что сама заслужила это. Дура! Она ведь мечтала, что ее заметят. Хотела выйти замуж за богача с собственным огромным домом, где она станет хозяйничать, как Агата в поместье. Ее муж не будет вонять кровью и потом, как отец. Не будет приходить домой пьяным и буянить. Он будет умен и красив, как Кристоф Вагнер, и бережлив, как Ауэрхан.

Но когда в поместье прибыл Зильберрад, Урсула на мгновение впустила в свой ум развратную мысль и позволила ей там задержаться. Неспроста ведь она надела свое лучшее платье! Не случайно наклонялась и опускала взгляд! «Женщина, оголяющая себя перед мужчиной, все равно что прелюбодействует»… Эти слова врезались ей в память и не покидали ни днем, ни ночью.

Как оказалось, от него остались не только слова. Урсула чувствовала себя совершенно раздавленной. Если Агата не поможет ей, то не поможет никто. Только зачем это Агате? Они никогда не ладили, а в последнее время особенно сильно отдалились друг от друга. Единственное объяснение, что пришло Урсуле на ум,– девчонка хочет посмотреть, как тело исторгнет плод, и потом забрать его себе, чтобы разрезать и изучить. Если так, подумала Урсула, она не против. Пускай Агата делает, что хочет. Пусть хоть оживит его при помощи своего колдовства, лишь бы этот выродок никогда не приближался к ней.