Либерти Макории, известный сквернослов, но опытный возница, с которым Рид встречался и раньше, тоже выбрался на снег и, хмурясь, озирался по сторонам. Холщовые занавеси на окнах дилижанса были плотно задернуты, но в ту минуту, когда Рид проходил мимо, на одном окне приподнялся краешек, и влажно блеснули глаза женщины. В них застыл такой неприкрытый страх, что у Рида перехватило дыхание. Он даже не знал, одна ли отправилась женщина в это путешествие или у нее есть спутник, но сочувствовал ей всей душой. В их положении и дюжий мужчина пал бы духом – каково же этой бедняжке? А каково было Тресси, когда он помахал ей рукой на прощанье и ушел? Рид обернулся, чтобы сказать женщине хоть пару утешительных слов, но она уже опустила занавеску. Тут распахнулась дверца дилижанса, и на снег по крутой лесенке спустились трое мужчин. Постояв по колено в рыхлом снегу, они принялись вслух рассуждать, как теперь быть. Либерти задумчиво поскреб бороду: – Эх, кабы не было с нами той дамочки, велел бы я прямо тут и устроиться на ночевку, да вот в чем загвоздка – станция-то недалеко, от силы пару миль. Ей-богу, я бы не прочь засветло доставить туда нашу красотку. – Он искоса глянул в белесое небо. – И чуют мои старые кости, что не миновать нам нынче ночью доброго снегопада. Того и гляди застрянем здесь до весны. Пешком двинуться, что ли?

Рид разглядывал снежное поле, бесследно скрывшее наезженную дорогу. Насколько он помнил, впереди дорога круто сворачивала, огибая скальную гряду, а затем извивалась вдоль подветренного склона горы. В том месте ветер наверняка смел с нее весь снег.

– Идет, Либерти, – сказал он наконец. – Только бы пройти поворот, а за ним должно быть уже полегче. Сделаем так – я распрягу мулов и погоню вперед. Эти длинноухие сукины сыны, стоит им освободиться от груза, горы готовы свернуть. Мы протопчем тропу в снегу, а потом вернемся обратно, и тогда уж протащим до станции фургон и дилижанс. Все-таки доведем твоих пассажиров до станции пешком, чтобы они хоть ночь провели под крышей.

Все согласились на это, и Либерти со смешком добавил, что уж если шестерке полудохлых мулов не удастся протоптать тропу, он, так и быть, распряжет своих лошадок. Не мешкая, распрягли мулов, и Рид погнал их вперед, через сугробы. Бретта он оставил с фургоном, присматривать за грузом, хотя в такую погоду вряд ли кто на него польстится – разве что пума или медведь, да и они предпочитают действовать в глубоких сумерках.

Из головы у Рида не выходила женщина из дилижанса. Одно ее присутствие неизменно возвращало его к мыслям о Тресси Мэджорс. Господи, и почему только, едва он наконец отыскал женщину, о которой мечтал всю жизнь, начались сплошные невзгоды? Нелегкая штука – жизнь. Стоило Риду лишь подумать о Тресси, как его даже в этакую стужу охватывал нестерпимый жар. Жизнь здесь такова, что мужчине просто не обойтись без женщины, которая разделит с ним постель, обнимет и приласкает, утолит голод плоти. Господи, как же он истосковался по Тресси.

Между тем шестерка мулов, упрямо продираясь через сугробы, обогнула скальную гряду, и впереди оказалась подмороженная, дочиста вылизанная ветром земля. Все было так, как предсказывал Рид. Возликовав, он во все горло завопил: «Тпру, чертовы дети, тпру!» – и развернул мулов в обратный путь.

Черт подери, он таки оказался прав! За скалой ветер смел с дороги весь снег, и теперь она гладенькая, словно опоссум без шкурки. К тому же Рид в безветренном воздухе успел разглядеть далеко впереди, за деревьями длинную струйку дыма. Станция действительно совсем недалеко!

Мороз крепчал, а потому было решено, что все, без исключения, будут ночевать в доме на станции. Коней и мулов накормили и привязали под навесом – этим занимались Рид, Либерти и Бретт. Снежная буря, которую предрекал опытный Либерти, вначале шумно ворчала и перекатывалась вдалеке, в горах, но вдруг обрушилась на них с такой яростью, которую и представить себе не могли жители долин.

Собравшись в тесной бревенчатой хижине, женщина и девятеро мужчин сгрудились у огня, подальше от покрытых инеем стен. Снаружи выл и бесновался ветер, вновь и вновь с нечеловеческой силой ударяясь о хижину. Путники между тем пытались уснуть сидя, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Было настолько тесно, что и лечь-то негде. Проснувшись с рассветом, они обнаружили, что погребены под снегом. Метель занесла хижину по самую крышу, и почти до полудня им пришлось пробивать дорогу к навесу, чтобы накормить животных.

Нескладный юнец Бретт добровольно взял на себя заботу о единственной среди них женщине, трогательно было смотреть, как он отгородил одеялом укромный уголок, а затем торчал у одеяла, словно часовой.

Во второй половине дня буря наконец унялась, и уже на закате девственная белизна снега вдруг заполыхала золотым пламенем заходящего солнца. Рид, который ходил задать корму животным, остановился в прорытом ходе, где сугробы доходили ему до плеч, и с благоговейным восторгом любовался этим зрелищем. В жизни он не видывал ничего прекрасней заснеженных гор, на которых играл ослепительно алый, золотой и розовый свет заката. При виде этой девственной красоты у него захватило дух и на глаза навернулись непрошеные слезы.

Боже милостивый, неужели он никогда не найдет себе кров и пристанище?

Индейцы появились на следующий день, ближе к вечеру. Впереди ехал один всадник, остальные чуть поотстали. Одинокий воин, чей конь храбро продирался через высокие рыхлые сугробы, исхудал до костей. Рид вышел вперед, держа ружье на виду, но стрелять не спешил. Рано. Небольшой отряд, судя по всему, страдал от голода. Если никому не взбредет в голову затеять свару, они уйдут, получив еду.

Гордый воин сиу ловко спешился, хладнокровно спрыгнув в глубокий снег. На нем был плащ из шкуры бизона, на ногах – сапоги из оленьей кожи. Коснувшись рукой груди, он сообщил Риду свое имя – Охотящийся Орел.

В ответ Рид прижал ладонь к груди и, впервые за почти пятнадцать лет, произнес свое имя на языке сиу, сам поразившись тому, что сумел это сделать. Ему-то казалось, что он давно позабыл, как на языке сиу звучит Бегущий Волк, но слова, чистые и ясные, сами слетели с его губ.

С видимым удовольствием воин сиу продолжал:

– Мы ищем еду. Нас позвал дым. – Индеец потрогал пальцем кончик носа и выразительно втянул воздух.

Рид кивнул:

– У нас мало еды, но мы поделимся с вами. Нас много. – Он указал на хижину.

Индеец мгновенно уловил тонкий намек и быстро оглянулся. Так быстро, как это делает орел, осматривая местность. Между статных сосен, там, где снег сдуло ветром, ожидали еще восемь всадников. Риду показалось, что он заметил дуло ружья, но сказать с уверенностью ничего не мог – индейцы были слишком далеко.

Он поднял руку:

– Подожди немного. Я соберу еду.

Отступив к хижине, Рид нырнул внутрь и поспешно захлопнул за собой дверь.

– Что им нужно? – спросил Либерти.

– Еда. Похоже, они голодают. – Рид покачал головой. – Не знаю, что и делать. Если мы поделимся с ними, они могут уйти прочь, а могут и напасть, чтобы отнять все. Но если мы им откажем, они точно убьют нас и заберут припасы. Впрочем, не мне решать. Лично я голосую за то, чтобы поделиться с беднягами едой. Готов поклясться, что они куда голоднее нас.