Весеннее солнце пылало над заснеженными горами, и свет его радужными искрами рассыпался в слепящей белизне, меняя цвет всякий раз, когда сани делали новый поворот. Далеко внизу лежал город, окруженный девственно-белыми сугробами – скоро они исчезнут, а на их месте распустятся весенние цветы. Тянулись дорожки, трудолюбиво очищенные от снега. Отважные горожане, отказавшиеся бежать от опасностей местной зимы, сумели наладить в этой глуши обычную повседневную жизнь.

Тресси почти жалела, что зиме скоро придет конец. Едва лишь тельце Калеба опустят в могилу, ей больше незачем будет оставаться в Вирджинии. Теперь она вольна ехать куда угодно – вот только куда и зачем? Девушка невольно всхлипнула. Ей никак не удавалось надолго отвлечься от мыслей о Калебе. Даже после смерти мамы ей не было так тоскливо и одиноко – тогда ее спас от одиночества Рид. Теперь же у Тресси не осталось никого. Даже Роза, единственная подруга, и та покинула ее. Ну что это за жизнь?

– Как ты думаешь, компания «Оверленд» не отменила рейсы дилижансов? – спросила она у Линкольншира, который направил упряжку к платной конюшне.

– Ни в коем случае. Кучера дилижансов – крепкие ребята, только снежная буря в силах хоть на время их задержать. И дилижансы, и фургоны с грузами не сходили с трактов всю зиму. Бог мой, Тресси, до чего же много народа живет сейчас в этих местах! Представь только этот огромный край, от моря до моря, заселенный людьми! Даже голова идет кругом. Поразительно, сколь многого сумели достичь ваши колонисты на этой девственной земле!

Тресси не всегда понимала, о чем говорит Линкольншир, и зачастую лишь наслаждалась его красноречием, пропуская мимо ушей смысл сказанного.

Долговязый англичанин выпрыгнул на снег и обошел коляску, чтобы помочь Тресси спуститься. Выбравшись из-под шкур, девушка протянула ему руку, но Джарред бесцеремонно ухватил ее за талию и легко, как пушинку, выдернул из коляски. Тресси и ахнуть не успела, как уже стояла на тротуаре.

Придя в себя от такого обращения, она пробормотала: «Спасибо!» – и притворилась, что оглядывается по сторонам. Лицо ее, несмотря на стужу, пылало жарким румянцем.

На ней было платье из синей ткани – той самой, которую выбрала Роза в их первый поход по городским магазинам. Цветастый узор заметно поблек, но Тресси этого не замечала. Спасаясь от холода, она носила под платьем теплые панталоны, шерстяные носки и сапоги до колен. Ее плечи и шею плотно укутала шаль, на руках были перчатки, и на виду оставалось лишь румяное личико да блестящие от волнения глаза.

Поставив девушку на тротуар, Линкольншир на миг задержал руки на ее тонкой талии. С затаенной тоской всматривался он в милое, исхудавшее от зимних невзгод лицо Тресси. Девушка была неуловимо похожа на Лесли, младшую дочь Джарреда, а он так истосковался по своей семье. Быть может, этой весной он все же отправится в Лондон и вновь попытается убедить Викторию, что ей и девочкам не придется терпеть таких уж больших лишений в этом диком, почти не освоенном краю. Джарред выстроит им дом, какого в здешних местах еще не видали, – настоящий замок.

Мечты Джарреда оборвались, когда Тресси, пытаясь отвлечь его внимание от своей персоны, торопливо спросила:

– Как ты думаешь, война еще не закончилась? Сколько она может еще продолжаться?

– Об этом гадать не берусь, но бои еще идут. Разве ты не читаешь «Пост»? Война бушует вовсю, а потому властям нет никакого дела до нужд местных поселенцев. Здесь ведь даже не штат, а всего лишь территория. Мы живем по совершенно другим законам.

Тресси и в самом деле не читала местной газеты, потому что не нашла там ничего для себя интересного. До того как умер Калеб, она с удовольствием прислушивалась к разговорам рабочих. Они постоянно сплетничали о боях, казнях и новых золотых жилах. А потом уже новости мало ее трогали. В сущности, Тресси не могла припомнить ни одного значительного события с того черного январского дня, когда Линкольншир отыскал ее, полузамерзшую, в метели – для того лишь, чтобы сообщить о смерти мальчика. Тресси даже не смогла в последний раз подержать в руках его крохотное тельце.

Линкольншир галантно подставил ей согнутую в локте руку, и они неторопливо зашагали по тротуару.

На доске перед бакалейной лавкой были мелом выписаны цены: двадцать семь долларов за центнер муки, доллар за яйцо.

– Я думала, что муку и сахар доставляют сюда с Восточного побережья, – заметила Тресси. – Разве теперь эти торговые пути не перекрыты из-за войны?

– Мы получаем большинство товаров из Солт-Лейк-Сити или по реке, из Сент-Луиса, – рассеянно пояснил Джарред. Вид у него был отсутствующий. Может быть, он думает о Розе?

Внезапно у Тресси перехватило дыхание, и она крепче вцепилась в руку Джарреда. Навстречу им, занимая, казалось, всю ширину улицы, шагал дюжий великан, по уши закутанный в бизонью доху.

– Быть того не может! – ахнула Тресси. – Доул Клинг!

– Кто-кто? – переспросил Джарред, с изумлением видя, что лицо его юной спутницы побелело, точно снег.

Гигант между тем подошел поближе.

– День добрый, доктор, – кивнул Линкольншир и краешком губ почти беззвучно шепнул Тресси: – Дитя мое, ты, часом, не заболела? Что с тобой?

Тресси, не отвечая, во все глаза глядела на великана. Тот вежливо приподнял котелок и посторонился, уступая им дорогу.

– О нет, нет! Господи, мне на минуту почудилось, что… Кто это такой?

Линкольншир удивился не на шутку:

– Доктор Гидеон, кто же еще! Помнишь, он лечил Калеба?

Так вот кого напомнил ей доктор в первую же их встречу – Доула Клинга! Ну конечно, она ошиблась. Тресси кивнула, с трудом преодолевая приступ тошноты. Миг назад она могла бы поклясться, что перед ней Доул Клинг. Но тот был грязен и бородат, носил косматую куртку из звериных шкур, а у доктора Гидеона гладко выбритое лицо с аккуратно подстриженными усиками. У него нет ничего общего с Клингом – разве что великанская стать.

Тресси в последний раз оглянулась на удалявшегося доктора, а вскоре Линкольншир уже ввел ее в лавку. Здесь жарко пылала натопленная печь, и Тресси раскраснелась. Ее до сих пор бил озноб при одной мысли о встрече с Доулом Клингом. Человеком, которого она возненавидела, как никого во всем свете.

Притворившись спокойной, она принялась вяло перебирать выставленные на полках товары, но внутренняя дрожь все не стихала. Линкольншир, видевший Тресси насквозь, долго крепился, но наконец не выдержал.

– Да что с тобой такое? – спросил он тихо. – Неужели ты совсем не помнишь доктора Гидеона?

Похоже, Джарред решил, что она слегка помешалась. Тресси натянуто улыбнулась:

– Помню, конечно. Должно быть, все дело в этом дурацком пальто. Когда я увидела доктора, мне показалось… в общем, он напомнил мне… а, неважно. Просто я отвыкла от людей. Здесь так шумно и грязно, а у нас, наверху, снег и тишина.