Где окна Бориса, Ольга в точности не знала, но попробовалаих учуять – и ведь получилось! Она замерла в простенке меж двумя окнами,чуть-чуть прикасаясь правой рукой к беленой стене, как будто это могло ейпомочь в неподвижности удержаться в воздухе. Улыбаясь недобро, перебирала идеи,пока не остановилась на самой подходящей.

Она протянула другую руку к окну, сделала, чтонадлежало, – и створки распахнулись с тихим скрипом, свидетельствовавшим онерадении прислуги: смазывать надо, родимые, не жалея маслица…

Гибко извернувшись в воздухе, Ольга проникла внутрь спальни,встала ногами на пол, зловеще усмехаясь, развела руки в стороны, пошевелилапальцами. Спальню моментально залил неяркий синеватый свет, напоминавшийхолодное мерцание гнилушек. Довольно явственно обозначились предметы мебели,кровать, затылок безмятежно спавшего бравого гусарского поручика. Подняв рукуладонью вверх, Ольга легонько толкнула спящего, а потом еще раз, гораздосильнее. И осталась стоять у окна, торопливо шепча должные приказания.

Борис дернулся, как любой внезапно разбуженныйчувствительным тычком человек. Моргая, завертел головой, увидел распахнутоеокно, Ольгу в синем полумраке…

Все же нервы у него были покрепче, чем у провинциальнойуездной барышни, саму себя запугавшей английскими мистическими романами. Онпонимал уже, что не спит, что все это происходит наяву – но был все же нестолько испуган, сколько изумлен.

– Что за черт? – воскликнул в сердцах.

– Это я, милый, – сказала Ольга, протягивая к немуруки, как на старинных гравюрах, где именно такие безнадежно влюбленные девушкис разбитыми навсегда сердцами и изображены. – Я тебя так любила, что ипосле смерти пришла навестить…

Для него ее голос звучал сейчас замогильно, непо-человечески, и Ольга ему виделась самой что ни на есть недавнейутопленницей: с остановившимся стеклянным взглядом, синим лицом, уже начавшимраспухать, облепленная мокрым платьем, с которого текла ручьями вода.Буро-зеленые водоросли свисали с нее там и сям, пара-тройка падких намертвечину раков примостилась на плечах и под мышкой, из уха торчал колышущийсясеребристый хвостик какой-то рыбешки. Ну и пахло в спальне соответственно:ядреным ароматом гнилой воды, протухшего ила, разложения плоти…

– Что за черт? – повторил бравый поручик ужегораздо неувереннее и, право же, боязливо: слишком много было деталей,свидетельствующих, что все происходит наяву…

– Не нужно было принимать все близко к сердцу, –сказала Ольга печально, приближаясь к постели бесшумной медленной походкойнатуральнейшего призрака. – Но такие уж мы дуры… Я ведь утопилась, милый.В Купавинском бочаге. И не смогла там больше лежать, на дне так мерзко, одинокои холодно… И мне было позволено прийти… Я не могу одна, любимый, единственный,не могу там одна больше… Пойдем со мной, там покой и тишина, каких на земле несыщется…

Она подошла вплотную к остолбеневшему любовнику – бывшему, ксчастью! – и, наклонясь, цепко ухватила его за руку. Разумеется, он сейчасчувствовал, что держащие его ладонь пальцы холодны, как лед, лишены жизни,мертвы, словно кусок дерева… И затхлая вода из бочага на него сейчас щедропроливалась, и все неприглядные запахи вокруг него сгустились, да вдобавок уОльги изо рта и ноздрей черви поползли, длинные, белесые, противные, склизкие,в немалом количестве на постель посыпались, в широкий вырез ночной сорочкигосподина поручика…

Он даже не взвыл – тоненько пискнул что-то, изо всех силвжимаясь спиной и затылком в стену, словно хотел ее таким образом проломить исбежать от кошмара.

Ольга, оскалясь в омерзительной усмешке трупа, продолжалабезжалостно:

– Пойдем со мной, любовь моя… Мне так одиноко на дне…Ведь это все из-за тебя случилось, ты меня бросил, растоптал чувства, вот я ине вынесла удара судьбы… Пойдем со мной на дно, мы будем лежать рядом, каквстарь…

Зубы у него стучали, точно кастаньеты в руках испанскогоплясуна, а глаза закатывались под самый лоб. Ольга сделала мысль,соответствующую у людей щелканью пальцами, и на сцене появились новыедействующие лица – двое одинаковых с лица, тоже, можно сказать, загримированные.Они и в своем-то обычном виде не отличались благообразием и обаянием, а ужсейчас, когда имели вид закоренелых утопленников, пролежавших на речном дне неменее пары месяцев… И пахло от них как надлежало.

Подхватив с двух сторон под микитки полуобезумевшегопоручика, они заголосили наперебой:

– Голубчик, золотце, душенька, не серди хозяйку, пошлис нами… Это только поначалу жутковато, серденько, а потом привыкаешь, мы жпривыкли…

Борис пытался вырываться, лягаясь и даже кусаясь, но у этихсубъектов, со злорадством отметила Ольга, не особенно и побрыкаешься. Двамнимых утопленника, ядрено вонявшие болотом и тленом, рассыпавшие с себя червейи трепещущих рыбок-трупожорок, враз выволокли поручика из постели и потащили краспахнутому окну, в котором, по задумке Ольги, стремившейся к театральномусовершенству, светили нелюдские огни и кто-то зловеще подвывал.

Она жестом остановила слуг на полпути, задумавшись, что жедальше. Выбор у нее по части превращений других был довольно скуден и, какоказалось, сводился лишь к превращению в свинью, да и то до первых лучейсолнца. Вообще-то и этого было достаточно, чтобы завершить театральное действо…

Ольга присмотрелась, покачала головой, брезгливо скривилагубы. Судя по расплывшемуся на ночной сорочке бывшего возлюбленного пятну, атакже сопутствующему запаху, бравый поручик окончательно себя потерял передлицом столь зловещих сюрпризов.

И сразу стало скучно, глупо, все показалось ненужным имелким. Сейчас, глядя на вульгарно обделавшегося любовника, раздавленногострахом, она уже и не верила почти, что именно этот красавец вскружил ейголову, сделал женщиной и привил желание взрослой любви. Вся жажда местикуда-то улетучилась, осталось разочарование, едва ли не стыд.

Она махнула слугам, чтобы отпустили добычу, и, когда ониповиновались с видимой неохотой, безжалостно прикрикнула:

– Ступайте назад! Веревку вить, веревку! И чтоб наглаза не показывались, пока…

Верзилы растаяли в воздухе так медленно, что она успеларассмотреть их сокрушенные лица. Ольга сделала резкий жест, разведяруки, – и повсюду по комнате с грохотом опрокинулась мебель, перевернуласькровать, оборвались занавеси, брызнуло осколками высокое окно: чтобы не думалзавтра, будто ему ночные события причудились в кошмаре…

Оттолкнулась от пола мысками сапог и вылетела в окно, какпущенная из лука стрела, ловко повернулась в воздухе и направилась в сторонуВязина, охваченная неким подобием грусти. Только что разыгранная сцена недоставила, как оказалось, никакого удовольствия, наоборот.

Что-то мелькнуло справа над лесом – похожее то ли наогромного ворона, каких в жизни не бывает, то ли исполинского нетопыря. Ольгане успела рассмотреть, но осталось впечатление чего-то хищного.