Фон Бок зло сказал:

– Узнать бы, кто это путается под ногами…

– А что тут гадать? – безмятежно сказалкамергер. – Никаких особенных загадок. Так уж сложилось, что нашаочаровательная Олечка случайно оказалась наследницей колдуна из захолустья.Этого отшельника, что торчал на мельнице. Ну вот она и вступилась за названуюсестричку… Мне это совершенно точно известно… Нет-нет. – Он решительноподнял руку. – Ни один из вас к ней и близко не подойдет, даже не сделаетни малейших попыток… ну, вы понимаете. Это моя добыча, и любого, кто будетпутаться под ногами, я накажу незамедлительно. Вам всем понятно? Вот ипрекрасно. Или вы против, фон Бок?

Немец торопливо сказал:

– Нет-нет, я о другом… Если она вмешалась, значит,каким то образом могла за нами наблюдать?

– Логично, – кивнул камергер, вдруг помрачнев.

– А где тогда гарантия…

– Гром вас разбей, вы правы! – вскочилкамергер. – Никакой гарантии… Казимир, немедленно покличьте…

Ольга поняла, что самое время убираться восвояси. Она отступилак тому месту, где затаилась под дубом, не мешкая поднялась в воздух и понесласьпрочь так быстро, как только была способна. В ушах туго посвистывал ветер,стало холодно, освещенное окошко белого домика превратилось в крохотногосветлячка далеко внизу.

Потом она начала снижаться, не сбавляя скорости, от холодасводило все тело, ветер выжимал слезы из глаз. Оглянувшись, Ольга увидела некоеподобие тускло-огненных летучих мышей, круживших над усадебкой, – но срадостью отметила, что они не собираются бросаться ей вслед. Сердце замирало всладком ужасе, когда она с невероятной для этого столетия скоростью летелавниз, вниз, вниз, к тому месту, где оставила коня.

По неопытности немного не рассчитала и приземлилась такнеуклюже, что не удержалась на ногах и кубарем покатилась по сырой траве.Джафар помог ей подняться на ноги, покачал головой:

– Вовремя убрались, госпожа моя. Убедились теперь, чтоэто за публика?

– Убедилась, – сказала Ольга. – А заодноубедилась, что никак нельзя сидеть сложа руки…

Река была спокойной, как всегда, она сияла мириадамиколышущихся серебристых блесток, и мельничное колесо исправно, казалось даже, снекоторой скукой, перемалывало отблески лунного света, превращая их вчистейше-прозрачные радужные снопики. Вот только что-то большое и темное –никак нельзя ошибиться, не чудится – стояло совсем близко к поверхности воды, иот реки вроде бы начинало тянуть холодом…

За плечом пошевелился Джафар. С происхождением этогоиноземного создания до сих пор не было полной ясности – то оно определенно изплоти и крови, то ведет себя, как бесплотный клочок тумана, – и никакихособенных звуков не раздавалось, но все равно у Ольги сложилось впечатление,что ее нежданный слуга постукивает зубами от страха. Не ушами она это слышала,а как-то иначе чувствовала.

Не оборачиваясь, сказала без улыбки:

– Как выражались во времена юности князя, умирать –один раз, а потому в штыки…

– Я, представьте себе, госпожа моя, отнюдь невоенный, – язвительно отозвался джинн. – И в штыковые атаки ходить ненанимался… по крайней мере пока не будет точного и недвусмысленного приказания.

– Ты что, чувство юмора растерял? Оно у тебя преждеопределенно имелось…

– Прелестница… – грустно отозвался Джафар. –Тут можно потерять и кое-что поважнее чувства юмора, вы этого по молодости лети краткости пребывания в нынешнем своем качестве не понимаете… От этого… отэтой… в общем, от того, что под колесом, веет чем-то таким…

– Молчать, – сказала Ольга, опасаясь, чтопонемножку и сама начнет поддаваться страху. – Помогать будешь, если возможно… –Она вытянула руки перед собой, ладонями вниз и произнесла тихонечко то, чтонадлежало.

Какое-то время не было никакого результата. Но очень быстротемнота у поверхности воды сгустилась настолько, что лунные блестки на ее фонестали вовсе уж ослепительно-яркими, а потом начали одна за другой гаснуть,словно их впитывала, проглатывала, растворяла поднимавшаяся над водой густейшаячернота.

У черноты не было ни четкого вида, ни подобия формы, низыбких хотя бы очертаний. В лунном свете из воды, ширясь и распространяясь,поднимался просто-напросто лоскут мрака, наподобие черного паруса, и у него небыло ни поверхности, ни границ – кусок непроницаемой тьмы, режущий глаза иотдававшийся в затылке колючим неудобством…

Только чуть позже, определенным образом – непонятным ейсамой – напрягши глаза, Ольга сумела рассмотреть нечто вроде болтавшихсялохмотьев, делавших эту тварь похожей на разодранный градом осколков штандарт.Чудовище приближалось к берегу, к ней, тянулось к ее лицу…

Ольга не смогла бы описать свои ощущения. Все былозапредельно и не имело человеческих слов. Некая невероятная смесь лютого холодаи ни на что не похожего отвратительного запаха, распахнутые настежь ворота вбездну – настолько чужие, не имеющие ничего общего с этим миром переживания,что сердце, казалось, и не бьется вовсе, помаленьку превращаясь в лед. Толькотеперь Ольга стала понимать Джафара – тварь оказалась настолько чужой, что нестало никакого страха, он перешел в омерзение, а там и оно выхлестнулось за всемыслимые пределы…

От чудовищы исходило нечто, что можно было определить какнеодолимое желание утолить лютый голод, выжигающий нутро, а вслед и весь мир. Исловно бы там присутствовала униженная мольба, как тоненькая золота каемочка покраю тарелки. Оно хотело есть, а просить толком было не способно не из-заспеси, а потому, что не умело этого делать…

Холод распространялся вокруг, обжигая до костей. Сознаниемутилось, но Ольга держалась изо всех сил, выполняя руками странные движения,словно бы плетя перед собой некую паутину, служащую и препятствием дляподступающей тьмы, и ловушкой. В приблизительном переводе на человеческиеощущения это выглядело так, будто она в одиночку пыталась поднять нечтонеподъемное – да не просто поднять, а еще и заставить эту тяжесть выделывать сложныедвижения, утончиться и сузиться в одном месте, чтобы можно было отщипнутькусочек. Как если б кто-то старался голыми руками отделить лоскут ткани от тугонадутого воздушного шара.

Под ее пальцами – или в ее сознании? – клубилисьпротест, злоба, отпор, непонятные чувства сущности, с которой, быть может,никогда еще так не обращались. И Ольга, напрягая мысль, пыталась уговоритьнависшее над ней Нечто: лишь крохотную частичку, потому что она мне нужнапозарез, а потом, вот чем угодно клянусь, и накормим, и наладим отношения, истанем друзьями… При этом ласковые уговоры требовалось неустанно перемежать снапором, потому что слабости это создание не простило бы…

А потом уже можно было обойтись самыми прозаическими вещамииз обычного мира – и Ольга, расправив одним движением свой носовой платок,мысленно нанесла несколько ударов. В голове у нее словно звонко лопнула струна,в платок стало не то проливаться, не то сыпаться черное, шуршащее, обретавшеевес, потянувшее вниз руку, будто пригоршня дроби. Еще один сильный удар – илоскутья мрака стали отползать, уменьшаться, сквозь них проглянули деревья натом берегу и лунные блики на воде – а там и река очистилась полностью, онавновь сияла безмятежными серебристыми блестками, каплями «живого серебра»…