– Это по-вашему так, – сказал князь Вязинский сзастывшим лицом. – По мнению моему и Петра Илларионовича, – он кивнулна склонившего голову в знак подтверждения Друбецкого, – это кореннымобразом меняет дело…

Граф Биллевич, необычайно серьезный и собранный, метнул нанего быстрый, цепкий взгляд.

– То есть вы намерены нам сообщить, что участвоватьотказываетесь?

– Вы поняли мои слова наилучшим образом, –поклонился князь не без иронии.

– Так дела не делаются, любезный…

В голосе князя почувствовался металл:

– Не знаю, как там у вас, ваше сиятельство, в вашемразлюбезном отечестве, а у нас в России слово «любезный» обычно означаетобращение к человеку мелкому, незначительному. Я вас извиняю, учитывая вашенездешнее происхождение и незнание тонкостей русского быта, но на будущеепопросил бы…

Из глаз Биллевича словно молния сверкнула.

– Вы собираетесь учить меня хорошим манерам?

– При необходимости – почему бы и нет? –безмятежно ответил князь.

– А вам не приходило в голову, что ваши намерения могутбыть чреваты…

– Казимир, Андрюша! – вмешался камергер. –Что вы, право, как юные корнеты, вбившие себе в голову, что ради подтверждениясвоего удальства и мужественности следует постоянно нарываться на дуэль…Несерьезно, господа! Мы собрались здесь не ссориться и уж тем более недуэлировать. Нам предстоит обсудить серьезнейшие дела… Андрюша, ПетрИлларионович… – произнес он необычайно задушевно. – Возможно, графвыбрал не лучший тон, но, надеюсь, вы его простите, он был безмерно удивлентем, что услышал… Я, кстати, тоже. Друзья мои, граф всецело прав в сути: двагода назад вы и в самом деле добровольно обязались участвовать в некоемпредприятии. То, что по ряду веских и серьезных причин предприятие это пришлосьотложить на два года, по моему глубочайшему убеждению, ничего не меняет. Невышло тогда – нужно пытаться сейчас. Поскольку, как уже прозвучало, вы обаприняли участие добровольно, согласитесь, мы вправе потребовать объяснений… Нетак ли? Это от похода во французскую ресторацию или загородной прогулки можноотказаться в последний момент без объяснения причин, а предприятие нашегораздое серьезнее… Итак?

– Извольте, Мишель, – сказал Друбецкой. – Двагода – большой срок для таких дел. Взгляды и убеждения могут решительнымобразом измениться.

– Два года назад мы думали совершенно иначе, –сказал князь. – Два года назад нам и в самом деле представлялось, что отстранениецесаревича Николая Павловича от трона будет наилучшим выходом. Но прошло немаловремени… И, озирая то, что государем Николаем Павловичем сделано – а сделанонемало, – я пришел к выводу, что сейчас любые действия против императорабыли бы вредны и пагубны для России. Два года назад ваша программапредставлялась спасением – но сейчас я считаю, что свержение государя ипретворение в жизнь прошлых планов вызовет лишь хаос, гражданскую войну,всеобщее смятение, неисчислимые бедствия…

– Совершенно согласен, – кивнул Друбецкой. –Теперь, когда государь доказал, что может управлять империей наилучшим образом,ничего, кроме страшного вреда, ваш переворот не вызовет. Поэтому долженкатегорически заявить, что участвовать мы ни в чем не намерены – и приложим всесилы, чтобы удержать от сего пагубного решения всех своих подчиненных, кто всвое время был вовлечен …

– Вы способны до конца жизни носить ярлыкклятвопреступника? – холодно поинтересовался Кестель.

– Полковник, что за детство… – поморщилсякнязь. – Не передергивайте, право. К чему эта демагогия? Мыпросто-напросто по здравом размышлении не собираемся предпринимать ничего, чтомогло бы послужить во вред государю и России – а это совсем другое… Ничуть непротив правил чести взять назад опрометчиво данную клятву участвовать взлодеянии.

– Андрюша… – почти умоляюще проговорил камергер.

Князь отрезал:

– Не надо этого тона! Прости, но тут уж не играет ролиникакое родство… Я тебя искренне призываю одуматься. Ты же всегда был умен…Устраивать такое в нынешних условиях – неразумно…

– А ничего и не придется устраивать, – добавилДрубецкой. – Поскольку без нашего участия, откровенно говоря, ничего иневозможно. И поскольку мы своим отказом, уж не посетуйте, выбиваем почвуиз-под ног у всего предприятия, вам, господа, следовало бы смириться снеизбежным. Распустите «Союз благоденствия», забудьте обо всем и вернитесь кнормальной жизни…

– А если это невозможно? – с застывшей улыбкойспросил граф Биллевич.

Друбецкой встал, выпрямился, его голос звенел от сильноговнутреннего напряжения:

– В конце концов, господа, я присягал государю… Все,что мы замышляли, происходило до присяги. Теперь я ею связан… а потому, дажесам не участвуя, но продолжая покрывать вас, как раз и буду клятвопреступником.Если не будет другого выхода, если вы станете упорствовать, я оставляю за собойправо принять решения, которые мне крайне не по сердцу, но иначе просто нельзя…

– Другими словами, вы намерены стать доносчиком? –нехорошо прищурился фон Бок.

– Вы неправильно подбираете слова, сударь, – темже звенящим голосом ответил Друбецкой. – Если вы внезапно узнаете, чтонекий… да что там далеко ходить, если вы узнаете, что пресловутый Васька Бес,шалящий в здешних местах, намерен завтра ограбить и зарезать путника на большойдороге, то, поставив об этом в известность полицию, вы будете не презреннымдоносчиком, а спасителем человеческой жизни. А ведь в нашем случае на кону нежизнь одного-единственного человека, а судьба страны… Так что даю вам словобоевого офицера: если вы нынче же не пообещаете отказаться навсегда от вашихбезумных планов, я колебаться не буду… Можете вы дать мне слово, что оставитесвои планы?

Воцарилось долгое молчание. Потом камергер сказал мягко:

– Боюсь, генерал, подобного обещания от нас недождаться…

– Ну что же, – сказал Друбецкой с невероятнымспокойствием. – В таком случае, позвольте откланяться…

Он коротко поклонился, повернулся на месте, пристукнувкаблуками и щелкнув шпорами, после чего решительно устремился к выходу.Демонстративно хлопнул дверью – так, что с косяка осыпалось чуточку штукатурки.

– Господа! – почти умоляюще воскликнулкнязь. – Миша, полковник, Готлиб Рудольфович… Неужели вы не способныпонять голос здравого смысла? Сейчас не получится ничего, кроме вреда… И потом,вы же знаете Друбецкого, он никогда от своих намеченных целей не отступится…

– Один раз, как мы только что убедились,отступился, – ядовито бросил фон Бок.

– Господа…

– Андрюшенька, родной… – мягчайшим тоном произнескамергер. – Отступать мы не намерены.

– Но это же настоящее безумие! Какими силами?

– Да уж какими в состоянии…