– Как же ты достал! Убирайся! Я не могу при тебе. Давай, вали! – проговорила она про себя, продолжая улыбаться Сергею.

Ей казалось, она уже научилась чувствовать, рядом ли Сизиф. Легкие мурашки на затылке. Или будто что-то мелькнуло перед глазами. Или одна сторона тела похолодела. Или даже какое-то уплотнение в воздухе.

И все же Сизиф по-прежнему часто заставал ее врасплох. Лиза никогда не была уверена, здесь ли он. Но сейчас в комнате будто стало больше места. Уплотнение исчезло.

Лиза потянулась к Сергею и взяла его за руки.

– Сережа, я понимаю, что происходит. Тебе не нужно ничего изображать.

Он смущенно нахмурился. Лиза слабо улыбнулась.

– Я не хочу, чтобы все заканчивалось… я не успела надышаться…

Она играла заданную Сизифом роль. И в то же время говорила, что чувствует на самом деле. Пусть же эта правда поможет ей быть более убедительной.

В конце концов, для нее это шанс получить новую жизнь. Настоящую, ее собственную, где будут любить именно ее, а не ту, кем она должна притворяться. А он поднимется снова. Просто не станет праведником. Подумаешь, какое дело.

А может, они успеют найти другого праведника, более устойчивого. Без слабостей, без любви к умирающей женщине. Какого-нибудь религиозного фанатика, которому нечего терять. И тогда вообще никто не пострадает.

Сергей обнял Лизу и прижал к себе.

Она будет скучать по этому ощущению.

Да, однозначно будет.

– Лена, я сделаю все, что смогу, чтобы ты была со мной как можно дольше.

Лиза понимала: вот она, та щель, про которую говорил Сизиф.

– Все что угодно? – проговорила она, продолжая прижиматься к нему. – Даже что-то ужасное?

Сергей молчал.

Лиза отодвинулась и пристально посмотрела на него.

– Оно того не стоит. Если вдуматься, ты любишь не меня. А ту, кем я была до комы. Теперь я другая.

И опять правда. Слегка приправленная спекуляцией и манипуляцией.

Все, как учил Сизиф.

И все-таки что-то внутри Лизы сжалось, пока она ждала ответа.

Сергей взял ее за подбородок.

– Знаешь, пока ты лежала в коме, я забыл цвет твоих глаз. Забыл, что ты говорила мне по утрам. Я забывал тебя, нас. А потом ты вернулась. Я не знаю, такая же или другая. Но знаю, что люблю тебя. Сильнее, чем когда-либо.

Лиза попыталась отвернуться. Но Сергей еще больше подался к ней:

– Я люблю тебя.

И снова обнял.

Лиза прижалась к нему в ответ, до боли зажмурив глаза.

На миг она забыла и о Сизифе, и о своем задании.

Как же хорошо не знать ничего, кроме того, что происходит здесь и сейчас.

– Отлично сыграно. Молодец, – она ощутила холодок где-то справа.

И еще сильнее зажмурилась.

Глава 40

Прямо сейчас

– Насколько мы понимаем, ваш первоначальный план провалился? – говорит Тощий в черном.

– Правильно понимаете. Но на то он и первоначальный план. Иногда мы что-то переоцениваем, а иногда недооцениваем, – отвечает Сизиф.

Проекция в его голове делает недопитый кофе остывшим. Даже удивительно, как это работает: память о законах физики там, где эти законы не действуют.

– Пока мы видели только, как вы переоценили себя, – вставляет второй Начальник в черном.

Сизиф усмехается.

– Может быть. Но зато я недооценил ее. Ей действительно удалось влюбить в себя этого доктора. Знаете, иногда козырь приходит в самый неожиданный момент, главное, не бояться скидывать карты послабее.

В руках Сизифа появляется проекция игральной колоды. Старой, потертой, с загнутыми уголками и отпечатками многих солдатских пальцев. Такая была у него в последней жизни.

Он сбрасывает два козырных туза на стол, поверх фото Лизы.

– То есть вы не ожидали, что это произойдет?

Начальник в белом не обращает внимания на карты.

Сизиф молчит.

Улыбка медленно сходит с его лица.

Он опускает глаза и упирается взглядом в снимок Лизы, рядом с которым лежит фото Сергея.

– Не хотите спросить про второй козырь? – произносит он.

Начальник в белом выдерживает долгую паузу, потом кивает.

– Знаете, меня часто спрашивают, в чем секрет моей быстрой… карьеры, назовем это так. Он прост. Я внимательно изучаю взаимосвязи судеб. Очень внимательно.

Сизиф вытаскивает Пикового Валета и бросает его поверх двух тузов.

За 29 дней. Где-то на окраине Москвы

– Пашка! Кому говорю, иди к столу! – худая брюнетка, одетая в халат и тапочки, с бигуди на голове, хлопотала у кухонного стола.

Время ужина.

В глубокой миске дымилась, обдавая жаром раскрасневшееся лицо женщины, вареная картошка. По трем тарелкам уже были разложены кусочки жареной свинины в соусе.

В просто обставленную, давно не ремонтированную кухню вошел Петр. Домашние штаны обвисли и протерлись на коленках, на правом носке тапок была дырка, в которую виднелся мизинец.

Петр устало опустился на стул.

– Совсем он за этот месяц замкнулся, – заговорила жена, – не достучаться никак.

Петр вздохнул – рабочий день выдался тяжелым. Оперировали двухметрового парня, разбившегося на мотоцикле. Операцию-то он, конечно, провел, но не лучше ли было тому парню умереть? Уже сейчас ясно, что этот двухметровый молодой мужчина будет всю оставшуюся жизнь лежать в кровати, мочиться под себя и кричать, как младенец, а его сухонькая старушка-мать будет до самой смерти выносить за ним утку и мыть, переворачивая, это огромное тело.

«Где во всем этом Бог? – думал Петр, не слушая жену. – Один удар – и нет человека. Есть только сбившийся с настроек механизм. Ни намека на то, кем он был раньше».

Петру редко приходили в голову такие мысли.

Очень редко.

Но с тех пор как жена его друга, на которой все давно поставили крест, пришла в себя… И даже стала совершенно нормальным человеком: говорящим, двигающимся, способным любить… С тех самых пор странные, неясные мысли стали приходить к Петру все чаще, порой поселяя внутри него настоящее смятение.

Однажды он чуть было не решил, что начинает верить во что-то такое… что, наверное, можно назвать Богом или Высшим смыслом.

Но потом случается авария. Вот как сегодня. И ему приходится сообщать тщедушной старушке, что ее сын теперь мало чем отличается от тумбочки. В такие моменты тонкая пленка веры лопается…

– Ты вообще слушаешь? – толкнула его в бок жена. – Ужин остывает, а его не дозовешься.

Петр нехотя встал и, шаркая тапками, поплелся в комнату к сыну.

В комнате было душно и темно, окна задернуты шторами с самого утра, кровать не убрана, вещи валяются на полу.

Сын, сгорбившись, нервно дергался, пытаясь «замочить» уродливых человечков, бегающих по экрану компьютера.

Петр окликнул сына, но тот