не услышал – объемные наушники слишком плотно прилегали к голове.

Тогда Петр положил руку на костлявое плечо парнишки – тот вздрогнул и затравленно обернулся, сдернув наушники.

Худое, бледное лицо с россыпью следов от прыщей. Выкрашенные в синий цвет пряди волос.

Сизиф хорошо помнил это лицо.

То самое, в которое он шептал: «Брось его. Уезжай. Никто не видел. Вот и связи нет. Это не твоя вина».

Прокуренный салон и тело на дороге.

Сизиф ненавидел эту свою черту: слишком хорошую память.

– Чего тебе? – огрызнулся мальчишка, глядя на отца красными, слезящимися от напряжения глазами.

– Мать зовет. Ужин уже стынет.

– Сейчас, – отмахнулся парень, снова натягивая наушники.

Петр собирался уже сказать все то, что обычно говорил сыну. Что мать трудилась, готовя ужин после работы. А сам он берет лишние смены, чтобы оплачивать ему учебу на платном. А он…

Но тут раздался звонок в дверь.

– Я открою! – крикнула из кухни жена.

Шаркая тапками, она направилась в коридор, что-то бухтя себе под о нос о гостях, являющихся без приглашения.

Петр резко сдернул наушники с взъерошенной головы сына.

– Не сейчас, а прямо сейчас!

– Ладно-ладно. И не трогай больше мои вещи, – огрызнулся Паша, выхватив у отца гарнитуру и бросив ее на стол.

Недовольный и какой-то отстраненный, он направился на кухню. Петр шел следом.

– Нет здесь его, – долетел из прихожей обеспокоенный голос. – Не знаю, где он.

Петр и Паша остановились, увидев на пороге трех людей в полицейской форме. Один из них пытался приоткрыть дверь пошире, но жена Петра наваливалась на нее всем своим тощим телом:

– Нет никого, говорю вам!

Но дверь все-таки распахнулась.

– Как же нету, гражданочка? А это кто?

Женщина обернулась. Лицо ее было совсем бледным.

– Павел Петрович Игнатьев? – спросил полицейский.

Паша затравленно оглянулся на отца и сделал неуверенный шажок назад.

Не менее растерянный отец ничего не сказал.

Каждая секунда казалась вечностью.

– Я…

Двое полицейских вошли в квартиру.

– Вот и хорошо. Раньше сядешь, раньше выйдешь.

– Господи! Да что происходит? Что вы себе позволяете! Я буду жаловаться вашему начальству! – причитала жена Петра, размахивая худыми руками.

Первый полицейский подошел к Паше и начал надевать на него наручники. Второй показывал женщине какие-то бумаги:

– Вы задержаны по подозрению в убийстве Седова Леонида Викторовича

Паша не знал, кто такой Седов Леонид Викторович.

Все эти дни он только и делал, что пытался забыть то окровавленное тело.

Он не хотел думать, что у тела были имя и фамилия.

Что когда-то оно жило, мыслило, двигалось.

Нет…

Там лежал просто какой-то расплющенный манекен.

И вообще, это просто сцена из кино.

Не было никакого Седова Леонида Викторовича.

Не было.

Но горькая, острая, как бритва, правда уже проникала в его сознание.

Так вот, значит, как его звали.

Худая брюнетка бросилась к сыну и стала хватать за руки полицейского с наручниками. Его напарник оттащил ее в сторону и передал Петру.

– Утихомирьте гражданочку, пока не поздно.

– Вы… вы не имеете права, – сбивчиво бормотал Петр.

Без белого халата, вне стен больницы, он всегда чувствовал себя таким маленьким и неважным, что совершенно терял тот уверенный тон, которым говорил с пациентами и их родными.

– Что вы делаете? Мы будем жаловаться!

Полицейский усмехнулся.

– Кому, папаша? Сына надо было лучше учить машину водить.

Побледневшие родители смотрели, как полицейские уводят их единственного сына.

Им, в отличие от Паши, было хорошо известно имя погибшего ученого-вирусолога.

Но сейчас их волновало совсем другое. Их мальчик…

Жена рыдала в голос.

– Папа! Папа, помоги! – кричал Паша.

Было видно, как у него подкашиваются ноги. Выкрашенные в синий пряди прилипли ко лбу.

– Папа, я там не выживу! Папа!

Жена вырвалась из безвольных рук Петра, выбежала на лестничную площадку и долго кричала, собирая вокруг соседей.

Потом она вернулась, упала в кресло и запричитала:

– Что же делать? Всю жизнь парню сломают! Всего одна ошибка… Наш бедный мальчик…

Петр сидел на краю дивана, обхватив голову руками.

Он, который еще недавно так рассудительно давал советы Сергею, теперь был испуган, точно потерявшийся дошкольник.

На мгновение сердце его сжалось еще сильнее. Странные, но почему-то такие успокаивающие мысли вдруг полезли в голову.

Сизиф присел рядом с доктором, положив руку ему на плечо.

«Никто не узнает. Разве он сам не поступил бы точно так же ради нее?»

Сизиф создавал в голове доктора нужные картинки, запуская туда мысли по одной, точно змей.

Потом добавил голос Паши:

«Папа, я не выживу там! Папа, помоги».

– Сделай же что-нибудь! – причитала жена.

Петр взял телефон.

И нашел в контактах номер, который, он думал, никогда ему не пригодится.

Петр нажал кнопку вызова.

Звонок. Еще один.

Казалось, прошла вечность, пока, наконец, на том конце не ответили.

– Кирилл Леонидович? – голос Петра заметно дрожал. – Вам еще нужна моя помощь?

Глава 41

За 27 дней до конца

Дима листал блокнот, полный записей и красивых, почти фотографических рисунков. Всегда такой медлительный, сейчас он перелистывал страницу за страницей со скоростью здорового, полного жизни человека.

– Вот, как обещал. Все записываю, – сказал он.

Дима и не заметил, как сильно за последнее время осунулся доктор.

– Молодец, – кивнул Сергей.

Он хотел бы ответить с большим энтузиазмом, но вышло как вышло. Он старался.

– Завтра начнем интенсивную подготовку к операции.

Дима некоторое время смотрел в глаза доктора, пытаясь разглядеть там надежду, но не разглядел ничего.

– Но, – начал он с осторожностью, – ведь сердца еще нет, так?

Паренек надеялся совсем на другой ответ. Но другого ответа у Сергея не было.

– Нет, – честно признался он.

Дима как-то осел, будто уменьшился в размерах и отложил блокнот.

– Оно придет, – Сергей присел на край кровати. – Мы должны быть готовы, потому что…

– Потому что у меня больше нет времени, да? – тихо перебил парень.

Сергей попытался заглянуть в Диме в глаза, но тот отвернулся и стал тереть лицо.

Что было сейчас в этих глазах – одному Богу известно.

– Есть вероятность, что сердце будет у нас в ближайшие две недели, – сказал Сергей.

Дима прикусил губу, едва заметно покачав головой.

– Это странно. Желать смерти одному ради жизни другого.

Бледный, почти прозрачный парень посмотрел на Сергея в упор. Голубая жилка билась под правым глазом, будто бы подгоняя Сергея во всем – и в словах, и в операции.

– Ведь, чтобы у меня было сердце, кто-то должен умереть. Это плохо, да?

Мгновение Сергей медлил с ответом. Сам того не замечая, он провел пальцем по блокноту с воображаемым