Так он вообще бы в ней остался.

Три минуты.

Три минуты солнца, клонящегося к горизонту.

Три минуты дыхания Влада в разнобой с моим.

Три минуты безнадежности.

А после раздался звонок, и Влад пошел открывать, оставив дверь незакрытой, и я направилась следом, и меня преследовали страх, и предвкушение, и разочарование.

Дверь распахнулась. Отец вошел внутрь. Пожал руку Владу, как будто тот был не учеником, а сыном. И только потом посмотрел на меня и произнес всего лишь два слова:

– Ты готова?

– Пальто, – ответила я. – И сумка.

Отец посмотрел на Влада.

Влад кивнул, и отец кивнул в ответ. Потом обратился ко мне, даже на меня не взглянув:

– Я буду ждать тебя внизу.

Он не делал мне никаких предупреждений, но слова отца прозвучали так, что предупреждения не требовались.

Влад снял с крючка пальто, протянул мне. Подал ботинки. И даже подсказал, где (на пуфике) взять сумку. А потом указал мне на дверь. И все молча, молча, молча.

Я задержалась перед зеркалом, чтобы поправить волосы и завязать шарф. После этого и в самом деле взялась за ручку двери. Но, прежде чем уйти, спросила:

– Могу я дать себе совет? Как бывшему другу?

Влад медленно (молча) кивнул, и тогда я произнесла:

– Присмотрись к Вике. В самом деле, присмотрись. Она вспоминает о тебе всякий раз, когда мы оказываемся рядом…

Я опустила ручку и вышла в подъезд.

Но не успела дверь захлопнуться, как я призналась:

– Именно ради того, чтобы заполучить тебя, она активировала тот портал, самый первый, который перенес нас к Янтарной. Лишь ради тебя.

Последним, что я увидела, были глаза Влада, удивленные глаза, будто он только что проснулся.

Я толкнула ручку двери и побежала по лестнице.

Восемь этажей.

На секунду понадеялась, что физическая усталость выветрит из моей головы все мысли. Однако я спустилась вниз, почти не устав. И мысли все же остались.

Когда-то я чуть не сбежала из дома.

Мне тогда было лет тринадцать, и у отца случился последний на моей памяти отпуск. Он целыми днями сидел дома, и я тоже сидела. И однажды, где-то спустя неделю, отец заявил, что мне хватит просиживать свою жизнь, что лучше бы я занялась чем-нибудь более полезным, чем компьютерные игры, что скоро я совсем одичаю… И все в таком духе.

Я не выдержала – тогда ещё не постигла терпение. Закинула в рюкзак пару яблок, консервы и все свои сбережения – тысячи полторы рублей, что ли… Схватила велосипед, тот самый мой велосипед, первый и единственный. И выскочила наружу, помчалась куда-то далеко, за город, в начале этой поездки мечтая только об одном – никогда не возвращаться, никогда больше не выслушивать ничего подобного.

Вернулась.

Когда достигла окраины города и поняла, что ещё сотня метров – и силы меня покинут. Сходила в кафе, купила себе молочный коктейль. Успокоилась. И вернулась. А отец будто даже не заметил моего отсутствия. Лишь кивнул, завидев меня и велосипед…

Сейчас у меня с собой не было ни яблок, ни консервов. Ни даже денег. Только сумка, полная учебников и тетрадей, пенал с канцелярскими принадлежностями, ключи от моего – не моего – дома и новый телефон, на который я копила деньги последний год.

Да и куда мне было теперь бежать?..

Когда понятно, от кого, но не понятно, к кому?.. Если никто теперь не вызывает доверия? Никто. Лишь только Яр, но я даже не знаю, где он живет.

Яр.

Мне вдруг очень захотелось с ним увидеться, но я понимала, что в ближайшее время осуществить это не получится.

Покинув подъезд, я принялась искать взглядом машину отца – черную, с затонированными окнами. Но лишь только одна из машин возле подъезда показалась мне знакомой, и эта машина принадлежала… точно. Я разглядела его. Виктор. Белый маг. Давний тетин знакомый. И Пашкин папа.

Спереди вместе с ним сидела тетя. Теперь спереди.

Завидев меня, она махнула рукой, и я неуверенно двинулась их в сторону. Неужели у отца настолько мало времени, что он не пожелал даже завести собственный автомобиль? Неужели отец настолько ко мне равнодушен, что согласился мириться с белым? Он ведь тоже не любит белых…

Я села назад, справа, тогда как отец сидел слева.

Поприветствовала водителя – едва слышное «Здравствуйте» и отвернулась к окну.

Клетка.

Эта машина была для меня клеткой.

И я не знала, где сейчас Янтарная. Быть может, тоже задыхается от нехватки воздуха?

– Яна, – произнес тихий голос, когда мы отъехали от подъезда Влада.

Это была моя тетя. Когда-то моя настоящая тетя.

Я повернулась к ней, ожидая обвинений и нотаций, но тетя смотрела на меня с нежностью во взгляде, и на секунду мне даже показалось, что я была именно ее дочкой. Родители всегда прощают. Даже если ты совершил самый ужасный из поступков, если на тебя сыплются обвинения, если кажется, что ты попал в тупик – они все равно будут на твоей стороне. Они будут бороться вместе с тобой, даже если соперником окажется целый мир.

Когда я была маленькой, ощущала все именно так.

Но с возрастом спал плед иллюзий; и если в тете, моей тете, Наталье Заболоцкой, ещё теплился шанс когда-нибудь меня простить, то в отце я ничего такого не ощущала.

Я кивнула.

Не знаю, зачем, но я кивнула, глядя на нее, и тогда тетя отвернулась, будто я сделала ей больно. Не поворачиваясь ко мне, тетя сказала:

– Сначала мы отвезем Алексея, а потом доставим до дома тебя.

– Опять дела? – не удержалась я от вопроса.

– Решаю твои проблемы, – ответил отец, хотя вопрос предназначался и не ему.

Больше всего мне хотелось крикнуть, что единственная моя проблема – это мой отец, и утаить, что жизнь себе порчу именно я сама. Но я промолчала. И тогда отец продолжил, будто ему не терпелось похвастаться:

– Влад сообщил тебе, что сообщник Янтарной захвачен?

Кирилл.

У меня быстрее забилось сердце, но я постаралась ничем себя не выдать.

– И самое интересное… – протянул отец, будто хотел надо мной поиздеваться, – что мы узнали почти все сведения, в которых нуждались.

Быстро.

Такой была моя первая мысль.

А за ней последовала вторая. Так вот, почему ты задержался на три томительные минуты?

– И что же ты узнал? – я повернулась к отцу.

Но он будто бы не услышал мой вопрос – и вместо ответа произнес: