Дверь была приоткрыта, но я все равно постучалась.

Хотя и прекрасно помнила, что дальше – летняя кухня, и бабушка с дедушкой меня не услышат, если даже захотят. Но наглости войти внутрь не хватило.

Минута, две.

Ещё пара ударов – и я уже подумала уйти, но дверь распахнулась шире, и из-за нее выглянула бабушка с пучком седых волос, укрывающаяся шалью. Бабушка, до сих пор не потерявшая своей статности, гордо держащая подборок и не опускающая голубые глаза, когда-то любящие, теперь опустошенные. Она все знала. Все, все, все. Даже больше, чем я.

Моя бабушка.

В моих воспоминаниях она всегда была совсем молодой и веселой.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, пока она не спросила тихо, не веря самой себе:

– Яна?..

– Я должна была вернуться. Давно. – И покорно склонила голову: – Здравствуй, бабушка.

Она мгновенно потеряла всю свою невозмутимость и, выйдя из-за двери, обхватила меня за плечи. Я обняла бабушку в ответ, склонив голову… и впервые в своей жизни услышала, как она плачет.

***

Это очень было похоже на те посиделки, которые мы так любили в детстве. Чай, мед, сладости. Бабушка – и даже дедушка, не проронивший ни слова. Вопросы, улыбки. Бессмысленные и глупые.

Я хотела бы поверить, да не могла.

Слишком широкая пропасть.

Мы просидели до вечера, а потом я проснулась. Попрощалась с бабушкой, кивнула дедушке. И ушла, не обещая вернуться и думая о том, что лучше бы я не возвращалась.

Это был сон, и он забыт.

А я снова одна.

Так я решила.

Я вернулась в город только к утру, половину ночи просидев на вокзале. Вернулась – и отправилась в квартиру, надеясь, как в прежние времена, что не застану там отца. И не застала.

Выпила кофе, покормила хомяка.

И задумалась.

Конечно, я не могла не попрощаться.

Я просто обязана была поставить точку, чтобы разрушить все надежды.

Магпочта, вернувшаяся к своей хозяйке почти сразу, покрылась слоями пыли… и правильно. Сдув верхний слой, я приоткрыла крышку и обнаружила в ней несколько писем. Не прочитав ни одного – неинтересно – отправила их в мусорное ведро. Может быть, отец окажется любопытнее менее и извлечет их оттуда. Может, и нет.

Из худой стопки я вынула лист белой бумаги.

Взяла карандаш.

И чуть отклонила голову назад, чтобы на письмо не упали бегущие из глаз слезы.

«Поверь мне хотя бы однажды.

Если любят, то верят. Или мы не говорили о любви?

Я никому не нужна (вчера окончательно в этом убедилась), и мне это нравится. Поэтому я очень не хочу, чтобы ты вдруг придумал себе что-то в этом духе. Что я в тебе нуждаюсь и тому подобное.

Живи. Дружи. Люби. В мире так много прекрасных белых волшебниц – и простых девушек тоже. Простые девушки даже лучше. Только представь… Твоим детям не суждено будет пройти все те испытания, которым подвергаемся мы. По-моему, это не самый плохой вариант.

Я теперь не играю в «может быть».

И в «если вдруг» тоже.

Но, когда мы встретимся вновь, просто пройди мимо меня, как это сделала я. Договорились? Пусть это будет моей последней просьбой.

Я знаю, что у тебя все получится.

А я многое знаю.

И дружеский совет: меньше верь в людей, потому что они могут ошибаться.

Не жду.

Не люблю.

Не целую.

До нескорого,

она же».

Думаю, Ярослав сам поймет, кто это такая – она.

Быть может, и по той слезе, что я все-таки проронила.

Конец второй части.