– Вставай, – проговорила она ласково, но я разглядела в этой ласке фальшь. – Все хорошо. Все наладится.

– Ты почти умерла, – заметила я, – тогда, давно. Ты должна помнить, каково это было. А они – застыли так навечно, понимаешь?

Тетя кивнула и посмотрела на меня полными сожаления глазами.

– Мы все равно уже не сможем ничего исправить.

– Да, – согласилась я, – да. Но мы могли просто ничего не портить, когда это ещё было возможно. А ты знаешь, тетя, что ее…

Я повернула голову в сторону Алины.

Да так и замерла, не успев закончить предложение.

Мертвой Янтарная была совсем молодая. Разгладилось лицо, обретя аристократичный белый цвет. Разметались по желтой траве каштановые волосы, и они были точно корни поваленного дерева. Из-под рукавов черного платья выглядывали тонкие запястья и длинные пальцы.

Не хватало улыбки красных губ.

И взгляда глаз, что точно янтари.

(Она сгорела, теперь ты – гори).

Я не удержалась и посмотрела в сторону Кирилла. Такого же аристократично бледного, но все равно сильного и мужественного. Его черные волосы были подножием горы, врастающими в землю. И он улыбался. Он был настолько силен, что мог улыбаться, даже когда проиграл.

Я не могла.

Все, на что меня хватило – сжать губы в тонкую линию, потому что они начали дрожать.

Больше всего мне хотелось исчезнуть.

Сделать так, чтобы я не была собой, чтобы я перестала существовать, чтобы мой отец не был отцом, а оставался простым черным колдуном, Алексеем Заболоцким, завидным холостяком без прицепа в виде дочери. Чтобы моя матушка не была моей матушкой, и в этом мире стало меньше на одно разбитое сердце одиннадцатилетней девчонки. Чтобы Вика любила Влада, а он любил ее в ответ. Чтобы по деревням не бродили не поддающиеся классификации нечисти и чтобы за ними не ходили белые маги. Чтобы они учились в своих медицинских университетах и не отвлекались ни на что лишнее.

Чтобы Алина была жива.

Чтобы Кирилл был жив.

Они сгорели…

Слезы мои были обжигающими, и они хлынули по щекам. У меня не было сил их сдержать, а у окружающих – смелости стереть их с моих щек.

Теперь я.

Теперь я сгораю, теперь мой черед, теперь, тогда, после… Всегда, пока я продолжу портить жизни. Пока я продолжу их забирать.

Я не хотела!

Я не хотела ничего сверхъестественного.

Я была как все, и я мечтала о любви. Кто не мечтает о любви? Я хотела, чтобы у меня был отец, который может не только наказать, но и похвалить. Я мечтала, чтобы у меня была мама, неважно, какая, и чтобы я могла подойти к ней и выдать все, что так волнует душу. Я, сама себе в том не признаваясь, надеялась, что когда-нибудь встречу того единственного, что развеет мой мрак и станет моим солнцем. День и ночь. Тьма и свет.

У меня была только Янтарная, и я ее проиграла.

Теперь у меня ничего, ничего не осталось. Лишь огонь. Всепоглощающий огонь. Огонь моей любви, огонь моей ненависти.

Я сама – огонь.

Я сама себе и друг, и враг, и спасение, и проклятье, и тепло, и холод.

И я не нужна, и я никому не нужна, никому, я, не.

Ко мне приблизился силуэт – я не различила его из-за завесы обжигающих слез. Но он сел напротив, и я услышала голос, его голос:

– Яна, я прошу тебя.

Влад.

– Кто ты? – только и спросила я.

Мне показалось, что он растерялся. Не нашел, что ответить, и тогда заговорила я, потому что мне нужно было говорить, пока я могла это делать:

– Любишь ты меня – или ненавидишь? Осмелишься назвать другом – или врагом? – я сморгнула и ясно увидела глаза Влада, глаза, полные беспокойства и растерянности. – Никто, – завершила я. – Ты ничего для меня не значишь, и я предлагаю поставить на этом точку. Забудь обо мне, если сможешь. Попытайся.

– А если не получится?

– Мне недолго осталось, – я хмыкнула. – Если не получится… Уходи. Нет, правда. – Я сама поднялась на ноги, и Владу ничего не оставалось, как подняться следом за мной. – Уходи! Это правда больно, когда люди, которые что-то для тебя значили…

Люди были далеко.

Они вроде бы находились рядом, но ни один из них не касался меня и ничего для меня не значил. Люди были далеко, а я хотела, чтобы они были ещё дальше, чтобы не застали тот миг, когда я рассыплюсь пеплом, и я зашагала, все дальше, дальше, и дальше, между Алиной и Кириллом, от Алины и Кирилла.

Преданные, предавшие.

Предавшая, преданная.

Я слишком любила осень.

И верила ей чересчур.

Если бы осень могла остаться позади, если бы я вдруг оказалась в зиме, закованная в ледяную клетку, это ведь было бы много лучше, это ведь бы могло все вернуть, поменять, спасти…

Я в кого-то уткнулась.

Слезы устилали глаза, и я не видела, куда иду, и не хотела видеть, но его я различила сразу, ещё когда он не успел ничего произнести.

Я не хотела шагать назад, к ним, да так и осталась стоять вплотную.

– Это потому, что вечность назад я отправила тебе сообщение?

Я увидела, как он кивнул.

Яр.

Я опять мешаю тебе учиться.

– Я опоздал?

– Я все испортила, – отозвалась я. И добавила: – Я всех убила. Я заставила всех умереть. Я…

И я прижала голову к его теплу. Огонь к огню. Свет к свету. Чтобы пламя усилилось в два раза.

– Если я сейчас умру… – произнесла я тихо, надеясь, что Яр этого не расслышит, – я буду рада, что умерла рядом с тобой.

Я думала, что Ярик надо мной лишь посмеется – или, в лучшем случае, обзовёт дурочкой, выдумавшей непонятно что. Но вместо этого он серьезно произнес:

– И я буду рад умереть рядом с тобой. Но не сегодня. Лет через восемьдесят. Яна!.. Мы можем уйти. Мы можем поговорить – или помолчать. Я могу всегда тебя… так обнимать, если ты только попросишь, произнесешь хотя бы одно слово…

Я чувствовала, как плавно покидает меня огонь – сила Яра превосходила мое пламя.

Опять магия.

Душу не вылечишь магией.

Душу вылечишь любовью, но моя – мертва, и нет никого, ничего, никогда, кто бы мог это исправить. Нет – и не будет.

А ты… ты тогда кто? Кто ты, Яр? Простой парень, с которым можно посмеяться? Маг, умеющий гораздо больше, чем написано в беломагический кодексах? Солнце?..

– Яр, – только и сказала я, поднимая на него голову.

Он внимательно посмотрел на меня – серо-голубые глаза, совсем живые и очень глубокие – и я продолжила: