– Я не хочу и тебя погубить, Яр. Я не шутила, когда говорила, что нам не нужно больше видеться. Если я что-то для тебя значу, то ты должен понять: мне будет слишком больно, если с тобой по моей вине что-то случится. Даже сейчас, – я обернулась и заметила приближающуюся фигуру, стараясь не смотреть на те, что лежали на земле и постепенно окружались людьми. – Отец.

– Кажется, мы уже знакомились, – отозвался Яр.

– Уходи, – я легко оттолкнула его себя – ткань пальто показалась чуть грубоватой. – Уходи и не возвращайся. Я всем… – я рассмеялась, – всем и всегда так буду говорить, всегда и всем, пока я здесь, пока…

Он не ушел.

Так и остался стоять, не приближаясь, но и не отдаляясь.

Отец остановился напротив.

Он смирил взглядом Яра и только потом – меня. Спросил:

– Все в порядке?

Я смотрела на него заплаканными глазами и думала о том, что у меня потекла тушь, и беспокоилась, что испортила Яру пальто (я снова все порчу), и не нашлось слов лучше, кроме как эти:

– В полном.

– Дочь, – отец покачал головой.

– Дочь, – повторила я, усмехнувшись. – Не боишься, что когда-нибудь очередь дойдет до тебя? Что когда-то ты… по моей вине? Пока не поздно, отец. Откажись от всего этого, пока не поздно. Пока я тебя ещё не погубила.

– Мы поговорим, и я все тебе объясню, – не отступал он.

– Я отказываюсь с кем-либо разговаривать.

– Я…

Отец растерялся.

Я видела рассеянность в его каменных глазах, и это было смешно.

– Заставишь? – широко улыбнулась. – Да, конечно.

И сорвалась с места.

Сорвалась – и помчалась прочь.

Раз уж они не хотят меня отпускать, я сама себя отпущу. Отпущу настолько внезапно, что никто не успеет этого заметить, никто не успеет даже слова крикнуть мне в спину.

Яна.

Яна – Янтарная.

Она будет жить, пока я жива, она будет жить… Значит, и я должна?..

Но прежде отпущу.

Чтобы никто не успел меня догнать.

Чтобы очнуться далеко, ближе к центру города, очнуться и замереть, и почувствовать тяжесть, и ощутить свободу.

Я одна.

И это – шанс начать все заново.

«Где ты?»

«Я бы очень хотел тебя увидеть».

«Кажется, в квартире тебя на самом деле нет. Я слышу только шуршание твоего хомяка. Скажи, это нормально, что он так громко шуршит?»

«Да, я знаю, что ты мне не ответишь».

«Но не знаю, как это исправить».

«Я бы хотел так много тебе сказать… Но ты ведь не читаешь эти сообщения, верно? Скорее всего, в данный момент я изливаю душу сам себе. Такая себе психотерапия. Хотя, я уверен, если бы ты все это прочитала, ты бы нашла, что мне ответить».

И через полтора часа – новая порция.

«На самом деле, я уезжаю».

«Как ты просила».

«Если там у меня сестра и отец, а здесь – никого, то я, пожалуй, должен был уехать. Но я все равно себя виню. Как будто я тебя предаю. Но ведь тебе будет лучше, если я уеду? Мне самому будет лучше?».

И вновь:

«Где ты?»

Я не выдержала и ответила:

«На вокзале».

А он отправил мне в ответ: «Я тоже. Ты на ЖД?»

Я улыбнулась. Слабо и едва различимо, но улыбнулась, прежде чем ответить: «Обернись и поймешь сам».

Он недоуменно повернул голову назад – и замер, разглядев меня.

Хотя я в самом деле не хотела видеть больше… никого, никогда, ни по какому поводу. Однако судьба продолжала над мной смеяться – и отправила на вокзал Ярослава именно в тот момент, когда на нем дожидалась своего поезда я.

Я уезжала.

И Яр тоже.

Вот только у меня был с собой лишь маленький рюкзак, а у Яра – чемодан и две большие сумки, которыми он огородил себя, точно стеной. И он совсем не походил на человека, намеривающего вернуться. Больше того скажу – он не походил на Ярослава, которого я помнила.

Впрочем, он с большой вероятностью мог остаться прежним.

Но поменялась я, и вместе со мной поменялись мои взгляды на жизнь.

Я видела Яра совсем другим, а каким – и не могла сказать.

Спустя несколько секунд – две или три, пять или тысячу – Ярослав поднялся с одного из сидений в зале ожидания и, наплевав на свои вещи, направился в мою сторону.

Я стояла шагах в десяти, не больше. У одного из окон, через которые можно было видеть пасмурную привокзальную площадь, припудренную холодным осенним дождем. Стояла, потому что не хотела сидеть, потому что не позволила себе сидеть – я и сама над собой смеялась.

Он подошел ко мне, остановился рядом, и я произнесла:

– Здравствуй, Яр.

Ярослав чуть скривил уголки губ, но ничего не сказал.

Кажется, он понял.

Осознал, что раньше я никогда не здоровалась, по крайней мере, первой.

Осознал, что я не улыбнулась, что даже не то чтобы не шагнула – не наклонилась в его сторону.

Осознал, что мои волосы не отливают привычным рыже-красным огнем – неделю назад, через три дня после всего, я перекрасила их в насыщенный шоколадный как раз затем, чтобы погасить этот огонь.

Быть может, Яр даже разглядел на моем лице слои тонального крема, за которым я прятала свою бледность и никчемность.

– Яна, – кивнул он. – Что ты тут делаешь?

Я перевела взгляд на большие настенные часы. Без пятнадцати три. До прибытия моего поезда остается семь минут.

– Жду, – отозвалась я. – Ещё семь минут, и прибудет мой поезд.

– Мне больше, – отозвался Ярослав.

Я кивнула.

Ледяная королева, выросшая из сломленной принцессы.

Я пообещала себе, что стану такой же безразличной, как мое окружение. Но я не учла света, исходящего от Яра. И сейчас мне больше всего хотелось шагнуть к нему навстречу, чтобы свести расстояние между нами к минимуму.

Я держалась.

Я не ответила ни на одно сообщение (кроме двух, последних) и проигнорировала звонки. Я в квартире появлялась лишь затем, чтобы покормить Хомячидзе, безнадежно по мне тоскующего. Я собой гордилась. Пока не увидела Яра, тащащего на себе чемодан и две сумки и не замечающего меня, в тот момент скрытую в тени.

– Я сразу должен был все тебе сказать, – произнес Ярослав, не дождавшись моих слов. – Когда мы только встретились, в сентябре.