— Звонили из проходной. Там вас ждут. И звонил ваш друг,кажется, его зовут Виталием.

— Виталик? — Я поднял трубку и быстро набрал номер телефона.Трубку взял Виталик. Он все еще был у меня дома. — Что случилось? — спросил я.— Почему ты вернулся?

— А я и не уходил, — беззаботно ответил Виталик, — послал ктебе своего родственничка-гниду с договором и вот сижу жду, когда ты подпишешь.У тебя неделя на вывоз личных вещей. Но мебель должна остаться.

— Надеюсь, мои трусы их не интересуют? — грубо спросил я.

— Нет, кажется, не очень. Что-нибудь случилось? — Он всегдатонко чувствовал, когда я нервничал.

— Ничего, ничего не случилось. Когда придет этот тип?

— Он уже давно выехал, — сказал Виталик, и тут я вспомнилслова Кислова, которые он мне сказал.

— Кто звонил с проходной? — оборачиваюсь я к нему.

Он пожимает плечами.

— Зоркальцев пошел туда, — снова повторяет он, — я же вамговорил.

— Он уже пришел, — кричу я Виталику и бросаю трубку, решивбежать к проходной. В этот момент входит Зоркальцев, который протягивает мненесколько листов бумаги.

— Вам звонили, — сказал он, — когда вы были у Облонкова, и ярешил сам сходить на проходную. Для вас привезли договор аренды.

У него в глазах мелькнуло удивление, но он ничего мне несказал, протягивая бумаги. Я машинально взял их, положил на стол. Потомпосмотрел на сумму контракта. Две тысячи за три года и однокомнатная квартира,за которую я не должен платить пятьсот долларов. Меня такой договор устраивал.Я взял бумаги и молча вышел из кабинета, чувствуя на своем затылке удивленныевзгляды офицеров. Уже в коридоре я подписал все три экземпляра и пошел отдаватьих на проходную.

Там меня ждал родственник Виталика собственной персоной. Чтобы мне ни говорили, но физиономистика великая штука. Меня ждал сутулый,невысокого роста, с прилизанными волосами тип с маленькими глазками и большимдлинным носом. Типичный мелкий жулик с повадками грызуна. Нужно было видеть,как он изобразил радость при виде меня, как протягивал потные ладошки, какрадовался этому договору. Вообще господин Провеленгиос был асом по квартирнымдоговорам. Об этом я давно догадывался. Единственное, что мне было непонятно,так это его греческая фамилия. Ах да, его мать была сестрой отца Виталика, аотец — грек. Когда я вспоминаю, что народ Аристотеля и Гомера превратился втаких Провеленгиосов, то прихожу к выводу, что это самое страшное наказание,какое могли придумать боги великому народу, внесшему такой вклад в человеческуюцивилизацию. Схватив бумаги, он даже забыл, что мне нужно оставить одинэкземпляр.

— Оставьте мне один экземпляр, господин Провеленгиос, —напомнил я ему.

Он поспешно кивнул и, достав один экземпляр, протянул мне.Затем быстро спросил:

— Вы согласны на все условия?

— Да, конечно. — Мне хотелось отвязаться от этого типа,чтобы больше никогда с ним не встречаться. Дежурный, стоявший в проходной, ужес интересом поглядывал на нас, и мне хотелось поскорее закончить разговор.

— Я выплачу вам аванс, — прошептал он, выразительно взглянувна дежурного. Я понял и, кивнув нашему офицеру, отошел с этим греком шагов надвадцать в сторону. — Вот двадцать тысяч, — передал мне кровосос две пачкиденег, — остальное я привезу сюда же через час.

— Нет, — я положил обе пачки во внутренние карманы пиджака,— не нужно привозить сюда. Остальные деньги отвезите ко мне домой и передайтеВиталику. Я ему вполне доверяю.

— Хорошо, — улыбнулся Провеленгиос, — я сделаю, как выхотите. И не нужно думать, что все так плохо. Вы совершили удачную сделку.

Мне только его советов не хватало. Я повернулся и, не сказавбольше ни слова, отправился к себе. С твердой надеждой, что никогда больше неувижу этой противной рожи.

Откуда мне было знать, что в этот момент Облонкову позвонилииз ФСБ и сообщили, что у них есть запись разговора одного из офицеров службыохраны с погибшим банкиром Цфасманом. И этим офицером был я, подполковникЛитвинов. Представляете, что испытал Облонков, услышав такую новость? Как онобрадовался! Он тут же решил, что пленка может понадобиться службе охраны. Ужечерез полчаса пленка была в кабинете Облонкова. А еще через час меня вызвали кнему во второй раз. Только теперь Галимова в кабинете не было. Зато тамприсутствовал Дубов. Это был дурной знак. Если Галимов еще пытался как-топонять меня, то с этими двумя вообще невозможно было о чем-либо договориться. Иопять не было Саши Лобанова.

Я вошел в кабинет и, как положено, замер у дверей. Все-такимы были офицерами и обязаны соблюдать некий ритуал, хотя в службе охраны нетакие строгости по этой части. Наши офицеры никогда не ходят в форме и неотдают друг другу честь по той простой причине, что почти никогда не бывают вфуражках.

— Садитесь, — грозно сказал Облонков, приглашая меня кстолу.

— Мы работаем… — начал я доклад, но он грубо перебил меня:

— Хватит, Литвинов, мы уже устали от вашего вранья.

— Я не понял вас, — разозлился я, — почему такой тон?

— Другого вы не заслуживаете, — сурово произнес Дубов. —Сегодня утром вы нам врали о том, что никогда не знали банкира Цфасмана. У насесть доказательство вашей неискренности.

— Какое доказательство? — Я все еще не понимал, насколькотрудное у меня положение.

— Самое убедительное! — закричал Дубов. — Вы позорите вашуслужбу, подполковник Литвинов.

— Не понимаю, что вообще здесь происходит! — рассвирепел я.Бесстыжие люди. Вызвали и несут черт знает что. А если учесть, что все этопроисходит в кабинете человека, который наверняка причастен к преступлению, тодействительно свихнуться можно.

— Он не понимает, — Дубов упивался ролью прокурора. АОблонков молчал. Смотрел на меня и пока молчал. Очевидно, он начал что-топонимать. Возможно, почувствовал, что я знаю о смерти Семена Алексеевичагораздо больше, чем говорю. Или просто решил дать возможность для началапокусать меня прокурору. Он ведь понимал, что обвинение в убийстве нельзястроить только на магнитофонной записи. Тем более искусно препарированной.

— Что случилось? — спросил я Облонкова.

— Мы получили из ФСБ копию записи одного разговора. Они велинаблюдение за банкиром Цфасманом.

Я начинал понимать, что произошло. Случилось невероятное.Все разговоры банкира записывали сотрудники ФСБ. Я должен был догадаться и незвонить Цфасману. Кто-то сообщил о возможной связи Цфасмана и СеменаАлексеевича. Кто-то узнал, что они разговаривали в день убийства СеменаАлексеевича. И этот кто-то мог сделать вывод, что банкир знал о подозренияхСемена Алексеевича. Или, еще хуже, банкир сам был в курсе всех авантюр, а егоразговор с Семеном Алексеевичем только усугубил подозрение. И мой звонок легуже на диктофоны ФСБ, которые записали нашу беседу. Но там, кажется, ничегострашного не было. Хотя все равно я не имел права звонить свидетелю, чьяфамилия была связана с моей жирной чертой. Не имел права и ни за что бы непозвонил, если бы не Игорь, ради которого все это делалось.