Теперь Натаниэль исторг двух скормленных тварей, но третьей не было ни в горле, ни в желудке – судя по всему, спустилась в кишечник. Размышления о ее путешествии и последнем выходе вызывали картины далеко не самые приятные.

На севере креозотник, юкка и бизонья трава расползались подобно пролитой краске. Ближайшая роща была намного выше и шире всей растительности, что Натаниэль видел на пути к катакомбам, и это несоответствие рождало новое беспокойство. Он сплюнул желчь и масло и попытался догнать фургон, но для изможденной раненой кобылы даже эта задача оказалась почти непосильной.

– Твоя лошадка выглядит не лучше, чем ты сам, – заметил Стиви. (Из всех Плагфордов младший претендовал на звание любимчика Натаниэля в наименьшей степени.)

В конце концов буланая обошла фургон, и джентльмен поравнялся с негром. На скамье рядом со Штукарем лежала Иветта, которую Длинный положил туда часом раньше.

– О, Щеголь. – Негр печально улыбнулся. Под тентом залаял цирковой пес.

– Мы движемся другим путем, – заметил Натаниэль.

– Вы правы.

– А почему не напрямую к Лизвиллю?

– Хотите привести тех, кто нас преследует, в город, где живут ни в чем не повинные люди? К вашей невесте?

Натаниэлю стало не по себе.

– А нас преследуют?

– Вы умный человек, мистер Стромлер, а вопросы задаете глупые.

Креозотник хлестал по ногам лошадей, сухие стебли травы хрустели под колесами фургона. Недовольная колючей флорой кобыла взбрыкнула, и Натаниэль схватился за луку седла.

На сиденье зашевелилась укутанная в одеяло Иветта.

– Черт, – выругался Стиви. – Брент!

Штукарь поднялся со скамьи и посмотрел назад поверх тента. Натаниэль тоже обернулся. Потерявший сознание ковбой лежал на шее мустанга.

– Надо снять его, пока не упал! – Долорес повернула кобылу, и ветер подхватил ее рыжие волосы.

Мустанг шел легким галопом, и Брент, покачнувшись, начал сползать с седла.

– Очнись! – Стиви пришпорил крапчатого и устремился за братом. – Очнись, черт тебя дери!

Листья хлестнули по болтающейся правой руке Брента.

– Брент, очнись! – крикнула Долорес.

Колючая ветка сорвала перчатку с той же руки.

– Очнись! – Отставая от брата ярдов на двадцать, Стиви пальнул из дробовика в воздух.

Брент соскользнул с седла, но мелькнувшая тень схватила его за воротник и вернула на место.

– Всем стоять!

Длинный Клэй подхватил выпавшие из пальцев ковбоя поводья. Натаниэль придержал кобылу, Штукарь остановил коней, Долорес и Стиви подъехали к стрелку.

Негр поднялся со своей скамеечки.

– Кровотечение есть?

– Сейчас нет, – ответил Длинный.

– Принесите его сюда, а я пока достану иголки и ножницы.

Стрелок, Стиви и Долорес подъехали к фургону. Высокие стебли хлестали по свешивающимся рукам и ногам Джона Лоуренса и его раненого сына.

Спешившись, Длинный снял Брента с мустанга и положил под тент с грудой железных листов.

– Вы все тупицы! – сообщил из глубины фургона Штукарь. – Безмозглые тупицы!

Цирковой пес подкрепил это заявление громким лаем. Длинный, Долорес и Натаниэль проглотили оскорбление молча. Стиви, подумав, попытался оправдаться:

– Он сказал, что может ехать.

Штукарь обернулся. Гнев залил его лицо.

– Он что, отлично соображал в тот момент? – Негр указал на рану медицинскими ножницами. – Обычно травма головы прибавляет здравомыслия, так, что ли?

– Я и не думал…

– А кто из вас напихал в рану овса?

– Он сам! – с готовностью сдал брата Стиви.

– Нагрей воды, – приказал младшему Плагфорду негр. – Прежде чем латать, нужно как следует почистить.

Стиви спрыгнул с седла, сделал три шага, неуклюже забрался в фургон и открыл ящик с инструментами.

– Сильно не разжигай, – проинструктировал юнца Длинный. – И дым разгоняй.

– Я помогу. – Держась за живот, Натаниэль сполз с кобылы.

* * *

Стиви снял с треноги оловянный чайник и понес к фургону. Натаниэль остался разгонять дым поеденной молью рубашкой, которая пахла намного лучше, чем он сам.

Штукарь принял горячую, дышащую паром посудину и поставил ее рядом с лежащим без сознания пациентом.

– Оставайся поблизости, на случай если придется держать.

– Буду рядом. – Стиви озабоченно посмотрел на брата.

Штукарь смочил в кипятке белую тряпицу, потом выжал ее и положил на косматый малиновый пирог, который напоминала сбоку голова Брента.

Ковбой вздрогнул, но не очнулся.

– Овес! – Негр сокрушенно покачал головой. Цирковой пес саркастически зевнул.

Натаниэль увидел белую щепку, понял, что это осколок черепа, и отвернулся, чтобы не видеть дальнейшие манипуляции.

На плоском камне по другую сторону от треножника сидела Долорес. Ноги ее укрывал подол лавандового платья, которое она только что надела, а на коленях лежала фляжка с водой.

– Как вы себя чувствуете? – осведомился джентльмен.

– Слабость еще есть, но, в общем, неплохо, учитывая обстоятельства. – Долорес посмотрела на огонь. – Хочу извиниться за то, что ударила вас там, в «Catacumbas». И за то, что накричала.

– Я совсем об этом забыл.

– Я напилась, но это не оправдание. Нельзя было так себя вести. Мне очень жаль. Простите.

– Вы прощены. – Натаниэль помахал рубашкой, разгоняя дым. – Да и ваши действия не идут ни в какое сравнение с тем, что я видел и испытал в последние два дня.

– Рада, что не держите зла. – Долорес отпила из фляжки и передала джентльмену.

– Спасибо.

– У вас есть женщина?

– Есть. – Натаниэль приложился к горлышку.

Долорес поправила прикрывавший ноги подол.

– Симпатичная?

– Симпатичная.

– Держу пари, она еще и культурная. Хорошо говорит, знает, какими приборами когда пользоваться, все такое, да?

Кэтлин О’Корли обладала многими достоинствами, но перечислять их Долорес было бы жестоко и несправедливо.

– Она хорошая женщина.

– Вы поженились?

– Мы помолвлены.

– Приятно, наверное, – сказала Долорес, – когда есть чего ждать, к чему стремиться…

Голос был полон скорби, и Стромлер сподобился лишь на утвердительный кивок, как будто лишился дара речи.