полководцем их и воеводами. Все знают, что она умелый лекарь и это тоже внушает каждому надежду на то, что его раны она уврачует и спасёт.

И ночуют конунг и дроттнинг в простых палатках, как и все воины. И едят то же, что едят все из одних и тех же котлов. Предводители — часть войска. И то, что дроттнинг — прекраснейшая из женщин, виденных каждым из воинов, тоже усиливает боевой дух. Струсить при её очах невозможно, можно только победить.

Поэтому в победе я не сомневался. И вообще был рад и воодушевлён вместе со всеми. Больше всех. Моя жизнь теперь была освещена тем, чего я не знал раньше — любовью. Теперь я знал не только это слово.

Я только теперь понимал, что я и не жил раньше, а только наблюдал жизнь, будто со стороны сквозь прозрачные, но прочные станы моего кокона. И вот кокон разрушен, и душа моя выпорхнула прекрасной бабочкой на волю.

Я стал чувствовать и видеть всё иначе. Даже не иначе, я просто стал чувствовать то, о чём и не подозревал раньше, что проходило мимо меня. Например, тепло солнечных лучей на коже, прозрачность зелёных листков деревьев, под которыми мы проезжали, ветерок, несущий чудный аромат полевых цветов и трав с лугов, сладость ледяной воды из родника, пряный запах сена, на которым я спал… Да много-много всего такого, что окружало меня всегда и чего я не замечал раньше, а ТЕПЕРЬ это заполняет меня радостью жизни.

Я смотрю вперёд на Сигню, как золотятся в солнечном свете её волосы, заплетённые в косу, как они говорят с Сигурдом, как смеются… Сигню, какое счастье видеть тебя…

— Ты улыбаешься, Боян, — это Асгейр Берси догнал меня на своём сером жеребце.

Он присоединился к походу только позавчера, вернувшись с озера Луны, где они с Агнетой провели целый лунный месяц. Не совсем медовый, ведь молодая жена, оказалось, была в тягости, поэтому никакого мёда ей не полагалось. Асгейр выглядел счастливым и довольным. И тем, что счастливо женат, и, что идёт в поход вместе со всеми нами.

— История вершится на наших глазах, — ответил я.

… Да, пожалуй, так. Даже за те четыре недели, что я отсутствовал, успели сделать столько, что я глазам не поверил. Во-первых: были вооружены все до одного ратники настоящими мечами, отличными луками, копьями с железными наконечниками, все в надёжных доспехах и крепких шлемах, со щитами. Палатки крепкие и собираются быстро за минуты. Обоз организован отлично и не отстаёт от рати. И лагерь разбиваем каждый вечер толково, умело и быстро, с охраной по периметру, кострами и совещательным шатром в центре лагеря. Всё же Сигурд прирождённый конунг, не могу этого не признать.

И необыкновенный. Я никогда не то, что не сделал бы такого, как он, да ещё за такой короткий срок, мне в голову не пришла бы и тысячная доля преобразований, которые он начал и уже успел сделать в Самманланде.

Когда он успевает думать обо всём этом? Или ещё в хаканах всё придумал? Интересно, что бы он делал, если бы Сигню не вышла за него? Завоевал бы её йорд, думаю, и довольно быстро. И взял бы её трофеем?

Нет. Так не взял бы. Насильничать никогда не стал бы. Он вообще не поступает так с женщинами. Он не Ньорд. Да и незачем ему, женщины всегда вешались на него сами. Даже мне приходилось прикладывать куда больше усилий, чтобы обольстить любую из них, хотя бы ту же Уну. Он легко выбросил её из сердца после её измены. Когда Сигню изменит ему со мной, он так же легко избавит свою душу и от неё?..

Что-то не нравится мне, как Гуннар стал смотреть на нашу дроттнинг, что, пока я отбивал его девушку, он положил глаз на мою добычу?..

Последняя ночь перед битвой. Норборн за этими холмами посреди широкой открытой равнины. На Совете вечером, если можно так назвать эти светлые сумерки, решено и объявлено конунгом, что лагерь встанет на холме перед Норборном, с него и поведём полки окружить город.

Никто не спорит. Все готовы и лишь краткий отдых перед ранним переходом нужен всему войску.

Да, отдых нужен всем. Но мы, я и Сигурд, мы не спим в эту ночь. Канун битвы, близость победы, радостное возбуждение всего войска переполняет и нас, его предводителей.

— Я не даю тебе спать, — говорю я.

Он улыбается весело:

— Это я не даю тебе спать.

— Мне не нужен сон, — говорю я.

— Мне тем более. Мне нужна ты.

Милая… Сильная, гибкая с горящими глазами, губами, слить с тобой свои руки, губы, слиться душами в одну… Зачем мне этой ночью сон, зачем мне отдых?

Завтра битва, я — главный воевода, но не могу думать ни о чём, кроме Сигню.

Я борюсь с желанием пойти к их с Сигурдом палатке и подслушать, как они занимаются любовью. Я борюсь с этим желанием каждый день, каждую ночь. И только проклятые белые ночи останавливают меня. Если бы не это, я ходил бы во всякую ночь…

Я совсем сошёл с ума. Я влюбился в дроттнинг, в жену конунга. Хуже — жену друга. Я объят вожделением с той ночи, когда я во власти безумия набросился на неё. Она исцелила меня от тоски по не существовавшей любви и привязала к себе хмельным воспоминанием о своей коже, длинной и трепетной спине под моими пальцами, губах, вкус которых я почувствовал на краткий миг, но не могу забыть, не могу перестать желать…

Неужели, завтра битва? Как я пойду в бой? Может, меня убьют, слава Богам, на этом и кончится эта мука…

Глава 2. «Дроттнинг Сигню!»

На вершине холма алый шатёр конунга. Внизу, посреди обширной, не совсем гладкой равнины, крепость Норборна. Это главный город большого, но бедного северо-западного йорда. Они готовы, они ждут нас.

Конечно, эта крепость не чета Сонборгу или Брандстану, но укреплена неплохо.

От алой ткани шатра будто исходит огонь силы. Герб Самманланда гордо реет на знамени. Орёл с головами на север и на юг, на Брандстан и на Сонборг. Мы пришли под стены Норборна, чтобы и его взять под крылья нашего орла.

В этом шатре собрались все сотники и десятники. Сигурд в короне, алой рубашке, Сигню за его правым плечом тоже в короне на распущенных волосах, в алом платье, в богатых украшениях из серебра и