Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смехом значит, закипела я про себя. Так меня перед Хубавой опозорил, что она допрос мне этот отвратительный устроила. Эх ты…
Мы подошли к озеру.
— Будешь купаться? — спросила я.
— Вода, небось, ещё ледяная, — сказал Боян, обрадованный, что я не корю его больше за болтливость.
— Так и хорошо, айда! — весело сказала я.
— Мне нельзя простужаться, — ответил Боян.
— Никому нельзя, от хорошего купания никто не простыл ещё, — сказала я. — Ладно, не хочешь, не неволю, сиди на берегу, охраняй.
— Нашла охранника, — пробормотал Боян, — ратников надо было взять.
— Ничего, и ты сойдёшь, — усмехнулась Сигню. — Не хватало ещё, чтобы я перед воинами своими нагишом бегала. И тебя достанет.
С этими словами она быстро, что я не заметил как, сбросила всю одежду с себя.
Боги! Я ослеп почти, увидев вдруг её наготу…
Я не видел, кажется обнажённых женщин…
Или те, кого я видел, были просто люди, просто женщины…
В первое мгновение в меня будто ударил свет. От её кожи, от совершенных линий, хотя я всю жизнь считал, что не разбираюсь в этом. Я не знал ни одной женщины, ни одной даже не целовал, и не хотел поцеловать… Я ничего не понимаю в физической любви. Я не испытывал этого. Я не знал влечения. Я считал, что этого мне не дано, что вместо этого, у меня другой Дар Небес…
И вдруг, меня ударило в голову, в сердце, открывшемся мне вдруг миром. Чудом красоты этих удлинённых, будто в небо устремлённых плавных линий, свечением, даже сиянием каким-то неизъяснимым кожи…
Она поднимает руки к волосам и, повернувшись ко мне, заворачивает косу на затылке. А я, онемевший, оглушённый, смотрю и смотрю на неё, будто боюсь, что сейчас это светило исчезнет за облаками одежд, и я не увижу больше и буду считать видение нереальным…
Сигню улыбается:
— Ты покраснел, Боян, — сказала она, опуская руки от волос. — Не видел разве голых женщин?
От её слов, даже скорее от звука её голоса кровь бросилась мне в голову, я почувствовал, как вспыхнули мои щёки, мои губы, мои чресла, как задрожали мои руки…
Этого смущения я и добивалась. Вблизи него я чувствовала себя в безопасности, но мне захотелось его проучить.
Боян не жил страстями, управляющими телами людей, их душами и чувствовал себя всегда над всеми, благодаря этому. А ведь это было нечестно — судить других, даже насмехаться, если ты не испытал этого ни разу сам. Если не представляешь даже, как это — пылать от страсти. Вечной или мимолётной. Оказываться во власти похоти, когда разум отказывается служить и делаешь то, что требует от тебя это пламя. Я это знала. Знал Сигурд. Агнета знала. Знал Гуннар, который сумел всё же остановиться на краю, а это куда сложнее, чем с холодком рассуждать и подсмеиваться, ни разу не испытав на своей душе этого всепоглощающего огня.
Боян покраснел до слёз.
— Я…видел, конечно, — проговорил он.
Она улыбнулась. Мне чудится, я чувствую даже тепло, которое исходит от её тела. Она от меня в двух шагах …
Я готов был провалиться. Перун, Один, сожгите молнией меня…
Сигню повернулась и пошла к воде. И я не могу не смотреть на её спину, на раскинувшегося на ней орла с аспидным отливом, на ягодицы, ноги эти, тонкие в коленях и лодыжках…
Нырнула, вся скрылась в воде, а я стою столбом, столбом из раскалённого камня на берегу… Боги, сжальтесь, убейте меня сейчас…
Я повалился навзничь на траву. Боги!
Я смотрел в небо, постепенно начиная чувствовать сырость земли под спиной, едва просохшей от росы травы. Высокое, ярко-голубое небо смотрит на меня, прозрачно-бездонное, как ЕЁ глаза. И оно смотрит на меня, усмехаясь, так же, как и её очи…
Сигню вышла из воды, и я поднял голову, чтобы снова видеть её. Вода течёт по её коже, и она дышит быстрее, от этого обозначаются её рёбра на вдохе, груди изменили форму, став круглее от собравшихся в бусины маленьких сосков, ручей между грудей стекает к пупку, а с него к треугольничку между ног. Мужчины находят там рай. Я не знаю его… Бьются насмерть, чтобы этот рай завоевать, рискуют, обманывают, убивают, теряют всё. Я не знаю его… Не знаю.
У неё в руке несколько лилий, белых, как её кожа. Волосы, отяжелев и потемнев, набравши воды, сползли с затылка к плечу… Она подошла и легла рядом со мной, положив холодные мокрые цветы мне пониже живота.
— Это тебе от озёрной княжны, — улыбнулась она и перевернулась на спину, подставив кожу негорячему солнцу.
Я почти со стоном опрокинул затылок на траву.
— Тяжело? — спросила Сигню тихо. Она совсем рядом, чуть сдвинув руку, я могу коснуться её…
Я закрыл глаза, сердце бухает так, что, кажется, разломает рёбра. Я чувствую её запах: тёплый, медовый, смешавшийся с прохладным зелёным запахом озёрной воды. Боги… Боги, дайте мне сил не шевелиться!
— Да… — охрипнув, выдохнул я.
— Я знаю.
— Зачем ты делаешь это со мной?
— Человек должен представлять хотя бы то, за что он с лёгкостью судит других, — тихо и почти холодно сказала она. Со мной она никогда ещё не говорила так холодно.
— Я не думал судить, — дрожа, проговорил я.
— Ты не думал, это верно, ты осудил, походя, даже не заметив. Легко это, если сам не испытал соблазна. Что ты знаешь о том, как трудно сдержаться, оказавшись во власти желания…
— Теперь кое-что знаю, — сказал я.
Она посмотрела на меня, моргнула, дрогнув ресницами, смущаясь немного, наконец:
— Ты… Прости меня. Вообще-то, я не рассчитывала, что… Я думала… — она села, хмурясь, обняла колени руками.
— Я тоже всегда так думал, — сказал я, тоже садясь, почти плечо к плечу с ней. Я собрал цветы в ладонь, поднёс к лицу. Но они не пахнут, водяные лилии, подарок озёрной княжны… — Я не знал, что это такое — желание… Я не знаю, что за ним.
Сигню поднялась, оделась быстрее, чем раздевалась, выпростала мокрые волосы, посмотрела на меня, завязывая пояс:
— Неужели, правда, за всю жизнь ни разу никого не хотел?
— Ты же знаешь. Все знают.
Она разбирает руками мокрую косу, вода с волос уже не течёт.
— Если это так, то ничего не случилось, значит?
Случилось, Сигню…
Не знаю ещё что, и как
