И я знаю, что произошло это преображение после того как Сигню как обещала, поговорила с ним. Когда именно был у них этот разговор, я не знаю, но очевидно, что подействовало. И я спросил однажды Сигню, что же она такое сказала ему, что он опомнился.

Она смутилась немного почему-то. А потом сказала:

— Да не получилось особенного разговора, я много чего хотела сказать, но… Что скажешь разбитому сердцу? Только… Думаю, сердце его не было разбито, вся эта история с Агнетой сердца не тронула, скорее самолюбие его уязвила, вот он и страдал. Воевода как-никак, ухаживал, все знали об этом, а выбирает девушка вашего бабника, как ты говоришь.

— Не любил, значит? — удивился я, — зачем тогда жениться хотел?

— А чтобы от конунга не отстать. И потом, все вы на возрасте уже, самое время. Это мои ещё пару лет погулять могут.

Я рассмеялся. Мне радостно было слушать её, как она поняла Гуннара. Неужели, правда, из одного уязвлённого самолюбия так страдал?

— Но что ты сказала ему, что он опомнился? — всё же хотел допытаться я.

— Да то, что ты намерен был сказать, из моих уст подействовало вернее, потому что он меня знает мало, ты всё же хоть и конунг, но тот, с кем они росли. А я чужая и дроттнинг как-никак.

Дроттнинг моя. Она пропадала днями в лекарне, иногда задерживалась и на ночь. Лекарня была устроена на первом этаже одного из домов на площади напротив терема. Её мы выкупили у одного лавочника. Я там бывал и не раз. Просторное помещение, куда приходили больные, смотровая, где осматривали больных, специальное помещение для серьёзных манипуляций, для рожениц, палата для больных, разделённая не отдельные помещения холщовыми занавесями. И ещё одна — для тех, кто мог оказаться заразным. Мыльня и лекарская, где могли отдохнуть или поговорить сами лекари. В мыльню и в лекарскую по два входа, чтобы можно было и с улицы войти тоже. На заднем дворе сушили бинты и бельё.

Помощников хватало, а вот лекарей было всего трое: Хубава, Ганна и Сигню. Боян тоже помогал там. Но в последнее время, я знал, Сигню заставила Хубаву с Ганной набрать учеников, будущих лекарей.

А ещё заработал Детский двор, и сразу освободилось на несколько часов в день много десятков женских рук, так необходимых для того, чтобы кормить, обшивать, обстирывать наше растущее войско.

Словом, к теплу Сонборг прирос людьми раз в пять, строилась новая стена вокруг прежней. В окрестных деревнях появились тоже новые дома. К тому же пришлось построить и новую конюшню для боевых наших коней.

Бывало, что Сигню с Хубавой или Ганной, всегда с Бояном и в сопровождении нескольких ратников, иногда кто-нибудь из алаев отправлялась в места, где появлялись заразные больные. Они запирали такой хутор или деревню на несколько недель, не выпуская никого, пока там достаточно долгое время не появлялось вновь заболевших. Они это делали уже не первый год, с тех пор как Сигню прочла о таких мерах в трудах одного из врачевателей из Рима или Греции. Для меня это было новым, для них — обычным делом.

— Не жаль вам тех, кого вы запираете там, может быть, обрекая на смерть? — спросил я.

— Не спрашивай, — сурово отозвалась Сигню, не глядя на меня. — Если этого не делать, любая привезённая мореходами зараза опустошит всю Свею.

Я не стал спорить, очевидно, ей было виднее. И вообще сейчас меня больше всего остального занимала предстоящая война. Как и саму Сигню и весь Самманланд.

Иногда она приходила на галерею на западной стене терема, откуда открывался вид на ратный двор, и смотрела, как воины совершенствуются в рукопашной, с тренажёрами, изображающими противника, крутящиеся на специальных платформах и машущие без разбору булавами и мечами, ратнику и увернуться надо и самому поразить цель.

Лучники стреляли всё более метко по мишеням, всё ловчее делались пехотинцы со своими тяжелыми мечами и топорами. Тренировались, разумеется, на тупых деревянных, но нарочно утяжелённых с помощью железных «жил» орудиях.

Я люблю, когда Сигню приходит сюда. Вдохновение овладевает не только мной, но всеми воинами и всё ладится в такие дни у каждого лучше, чем в те, когда никто не смотрит с галереи на нас. Я не смотрел на галерею, и никто из ратников не смел пялить глаза на дроттнинг, но мы все знали, что она смотрит, чувствовали её присутствие. Если она пойдёт с нами в поход, мы просто не сможем не победить.

Да, я нередко приходила на галерею, когда не было работы в лекарне. И я могла уверенно утверждать, как изменились парни за прошедшие месяцы. Все поджарые стали, мускулистые, гибкие, ясноглазые.

Пьянство под запретом, женщины не чаще раза в неделю. Буквально по расписанию. На последнем, признаться, настояла я. Проституток в городе было немного, хотя и прибавилось в последнее время, прибыли из окрестных земель, из Брандстана в том числе. Но ратников было столько, что, если позволить им каждый день таскаться к женщинам, от последних через неделю ничего не осталось бы.

Тратить или не тратить своё время и деньги на продажную любовь каждый был волен решать. Но благодаря своеобразному расписанию мы предотвратили возможные драки между воинами, соперничающими из-за женщин. Кое-кто и женился, между прочим, на местных девушках и вдовах, даже на старых девах. Прибавилось беременных в йорде.

Сейчас закончат с утренней разминкой, побегут к озеру за возводимой вкруг города двойной стеной, а после купания вернутся завтракать. После тренировки и учения продолжатся до обеда. Всадники поскачут в поле, пехотинцы останутся в городе, выйдут за стены на учения. А после обеда всё продолжится. Только после ужина свободное время. Этот распорядок знал весь город, весь терем жил по нему, да и большая часть жителей, полагаю.

Сегодня на галерее я застала дядю Бьорнхарда. Он тоже время от времени принимал участие в учениях, чтобы не «заржаветь окончательно», как он выражался, но в поход не собирался, Сольвейг категорично запретила, сказав, что не хочет овдоветь из-за выдумок щенка-задиры — молодого конунга. Я не обижалась на неё за эти слова, произносились они с добродушной улыбкой, и я видела, что «щенок-задира» самой тёте Сольвейг по душе.

— Я вот который день смотрю на это всё и каждый раз думаю: счастье, что у Сонборга была ты, чтобы Сигурд женился, а не завоевал нас.

Я усмехнулась, подошла поближе к нему:

— Счастье для Сонборга и Брандстана, что теперь они стали Самманландом.

— Да, — согласился Бьорнхард, — я думал этот поход