— Простите, что беспокою.

Она нервно улыбнулась. Она все еще помнила, каким тоном ее просили не беспокоить из-за старухи. И сколько заплатили, когда просили, она помнила тоже.

— Кто это? — Человек, мужчина, шумно зевнул и вдруг спросил: — А который час?

Очень хотелось съязвить. Очень хотелось сказать, что граждане страны уже почти полдня отработали. Но вместо этого она кротко ответила:

— Десять минут двенадцатого.

— Дня?

— Дня, — снова смиренно ответила она лежебоке.

— А у меня окна занавешены. Темно, — с очередным зевком пояснил мужчина. — Так кто вы?

Она назвала себя. Назвала свою должность. Напомнила о договоре пятилетней давности.

— И? — недовольно обронил он, выслушав ее, не перебивая. — Что хотели?

— Я? Я, собственно, ничего, — она растерялась. И торопливо добавила: — Изменились кое-какие обстоятельства.

— Какие такие обстоятельства? — фыркнул он. — Денег еще надо?

Денег было бы с него содрать неплохо. Те, что он выплатил ей за хлопоты пять лет назад, давным-давно закончились.

— Денег? — Она делано изумилась. — Нет, что вы. Не в деньгах дело.

— Ох, думал, что сейчас скажете, что не в деньгах счастье! — хохотнул он.

Она вежливо похихикала в ответ.

— Да, хотелось бы так думать, но реалии жизни таковы… — начала она туманно.

— Так что вы хотели-то, я не понял? Какие обстоятельства? — перебил он ее. — Говорите уже!

— Да, да, извините.

Она перепугалась, что он сейчас бросит трубку. И ей так и не удастся реализовать свой нехороший план.

— Дело в том, что Мария Кирилловна…

— Так, стоп! — грубо прикрикнул он на нее. — Мы, кажется, с вами договаривались, когда я вам платил. К слову, весьма щедро.

— Да, да, но…

— Никаких но! Мы с вами договаривались, что я больше никогда не услышу ни единого слова о старухе. Она должна быть ухожена и накормлена. Она не должна была оставаться одна. Вы сказали мне — «да». Вы взяли деньги.

«О, господи! — Она закатила глаза и снова покусала губы. — Какая же тварь! Как хорошо, что Мария Кирилловна умирала не в его компании. Если бы он жил рядом, она ушла бы уже давно».

— Так чего же вы снова мне звоните? А! Понял! Деньги кончились?

«Причем уже давно, придурок! — Она отвела от уха трубку, показала ей язык. И снова со вздохом закатила глаза. — Деньги! Что было тех денег?! Слезы!»

— Но больше не дам, учтите.

— Она умерла, — вставила она, еле поймав трехсекундную паузу.

— Что?

— Она умерла. Мария Кирилловна умерла.

И тишина. Если бы не его тяжелое дыхание, она бы подумала, что он отключился. Но нет. Он все еще был там — на другом конце провода. Он размышлял. Может, прикидывал, во сколько ему могут обойтись похороны старухи. Может, прикидывал, вспоминал, что могло остаться после нее ценного.

Она могла бы, конечно, успокоить его. Сказать, что Мария Кирилловна давно уже похоронена. Что из квартиры ничего не пропало. Она опечатана в присутствии участкового.

Но…

Но делать это ей категорически не хотелось. Пусть понервничает. К тому же она не знала, что ценного осталось в старухиной квартире после Нади. Картины, да, оставались. Это она видела. А еще? Что было и могло остаться меж старых простыней, пропахших нафталином, она знать не могла.

— Значит, старуха все же крякнулась, — пробормотал он озабоченно.

— Умерла, — поправила она.

— Давно?

— Две недели назад.

— Ого! А чего молчали? Или она не сама крякнулась? А ей помогли? И полиция тело не отдает? — развеселился он. — Она могла! Могла кого-нибудь достать! Выносить ее было сложно. Кто же ее угрел? Сиделка не выдержала, да?

— Ее давно похоронили, — оборвала она его веселье строгим голосом.

— Ага… Понял… — Он странно хрюкнул, обрывая смех. — А чего тогда звоните?

— Если я правильно понимаю, вы единственный ее наследник, — проговорила она почти с сожалением.

— Мне от нее ничего не надо было при жизни. И уж тем более после смерти. К тому же она могла завещать свою квартиру какому-нибудь клубу собачников. Она могла!

— Она не оставила завещания. И все наследуете вы.

— Что все? Что у нее было, кроме ссохшихся от возраста мозгов?! — Он начал раздражаться.

— У нее осталась квартира. Она в собственности. У нее остался дачный участок. Я не знаю, успела она оформить договор купли-продажи или нет. Вам следует узнать об этом дополнительно.

— Она что, его две недели назад продавала? И померла, не успела оформить?

— Не она померла. Покупатель. Насколько мне известно, там случилось что-то ужасное.

— Ужасное? — В голосе появилось беспокойство. — Насколько ужасное?

— Массовое убийство. Там расстреляли сразу пять человек, если верить средствам массовой информации и словам ее сиделки.

Надя ничего такого ей про дачный участок старухи не рассказывала. Она соврала намеренно. Чтобы плавно перейти к ее персоне в разговоре с наследником.

— Ничего себе, — как-то вяло отреагировал он. — И на кой мне тогда такая земля? С такой криминальной историей! Кто ее купит?

— Не могу знать. — Она удовлетворенно улыбнулась. — Квартира. То, что в квартире. Мы в присутствии участкового опечатали всё. Но…

— Но что?

— Но я не могу дать никаких гарантий, что там ничего не пропадет. В конце концов, что такое пломба? Просто бумажка с печатью. А в квартире оставались ценности, картины.

— Картины? Ценности?

Кажется, он был совершенно сбит с толку. Будто она рассказывала ему о жилье постороннего человека, а не его бабки.

— Какие ценности? Откуда картины?

— Простите, не могу знать. Но картины видела сама лично. Одна из них явно дорогая, — нехотя проговорилась она. — Да и ценности могли оставаться. Не так-то просто сиделка после ее смерти так приоделась и даже взяла расчет.

— В смысле! — Он почти взвизгнул. — Сиделка? Какая сиделка?!

— Наша сотрудница Надежда. Она ухаживала за Марией Кирилловной последние пять лет.

И она посмотрела на то место перед своим столом, где час назад стояла Надя, ласкающая пальцами ткань старенького зимнего пальто. Будто посылала ей мысленный привет. Мстительный привет.

— Координаты этой Надежды я могу узнать?

— Разумеется. Это ваше право. Но… — Ее губы расползлись в довольной ухмылке: — Сами понимаете. Любая информация сейчас…