Разговоры шли о чем угодно, но только не о ее болезни. Вэтот вечер Лиз совсем не хотелось вспоминать о ней, тем более что через неделюее ждал очередной сеанс химиотерапии. Не говорить об этом было почтиневозможно, но они усердно пытались занять себя другими темами. Лиз толковала оработе, о детях, об обеде, на который она собиралась пригласить своих подруг, о«молнии», которую нужно было выпороть из куртки, прежде чем сдать последнюю вхимчистку… Она соскучилась по простым проблемам. Взявшись за руки, они сидели укамина и вели свою неспешную беседу, пытаясь направлять ее в нужное русло,страшась невзначай задеть запретную тему… Берни вдруг вспомнил о том, какойхорошенькой была Джейн в ту пору, когда у них был медовый месяц. Тогда ей быловсего пять, теперь же — почти восемь. Лиз тут же оживилась и неожиданнозаговорила о Чендлере Скотте.

— Помнишь, что ты мне обещал?

— Я тебя не совсем понимаю… Берни подлил Лизшампанского, хотя прекрасно знал, что она не станет его пить.

— Я не хочу, чтобы этот мерзавец встречался с Джейн. Тыпообещал, что этого никогда не произойдет.

— Я тебе это обещал?

— Зря ты думаешь, что я шучу.

Она не на шутку встревожилась, и Берни поспешил успокоитьее, поцеловав в щеку.

— Раз обещал, значит, так оно и будет.

В последнее время он часто думал о том, что ему нужно какможно быстрее удочерить Джейн, но он побаивался начинать судебный процесссейчас — Лиз, по его мнению, была еще слишком слаба для этого. Нужно былонемного подождать.

Лиз так и уснула, сидя у камина. Он осторожно перенес ее вспальню и, положив на кровать, сел рядом. Он думал о том, что может произойти сними в ближайшем будущем. Они все еще надеялись, что со дня на день ей станетлучше.

Пятого января родители Берни вернулись в Нью-Йорк. Руфь былопредложила Лиз свою помощь, сказав, что может задержаться в Сан-Франциско нанеопределенное время, пока в ней будет нужда, но Лиз, поблагодарив свекровь,отклонила ее предложение, отговорившись тем, что выходит на работу. Речь шлавсего о трех днях в неделю, но это было уже не принципиально. Последний сеанс химиотерапииЛиз перенесла очень легко, и это не могло не радовать ее и всех близких. Она снетерпением ждала того момента, когда снова окажется в школе — ей хотелосьработать.

— Ты уверена, что это следует делать? — спросилаРуфь у сына за день до отъезда в Нью-Йорк.

— Что поделаешь, если она этого хочет… — развел рукамиБерни. Ему самому эта идея не очень-то нравилась, но Трейси убеждала его, чтоЛиз так будет легче, и, вполне возможно, она была права. В любом случае, ничегодурного в этой идее не было, тем более что Лиз могла в любую минуту уволитьсяиз школы.

— А что об этом думает доктор?

— Что хуже ей от этого не станет.

— Ей бы следовало побольше отдыхать…

Берни согласно кивнул — он говорил Лиз то же самое.

Она же, понимая, что жить ей осталось совсем немного, дажеобижалась на него. Так можно было проспать остаток жизни.

— Она вправе делать то, что хочет, мама. Я обещал ей,что так оно и будет.

За несколько последних дней Лиз умудрилась вытянуть из Берниряд обещаний.

Он помог матери спуститься вниз. Говорить было особенно не очем, все было понятно и без слов. Происходило что-то чудовищное…

— Не знаю, что и сказать тебе, моя радость. Они стояливозле входа в «Вольф». Мать со слезами на глазах смотрела на своегоединственного сына. Кругом сновали люди.

— Понимаю, мама… Понимаю…

На его глаза тоже навернулись слезы. Изумленно взиравшие наних люди понимали, что стали невольными свидетелями неведомой им трагедии, итут же, вспоминая о собственных заботах, устремлялись прочь.

— Мне так жаль, Берни…

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, легонько коснулсяее плеча и, по-прежнему не поднимая головы, отправился наверх. Его жизньобратилась в кошмар, он не волен был изменить ее, и ему оставалось одно —относиться к происходящему как к должному.

В канун отъезда родителей Лиз вновь настояла на том, что всюеду будет готовить сама. Как и обычно, все вышло у нее замечательно вкусным, носмотреть, как она мучается, занимаясь привычными делами, не стоившими ей прежденикакого труда, было почти невозможно. Все ей теперь давалось с трудом.

Он проводил родителей до отеля. Поцеловав мать, пожелал ейспокойной ночи. В аэропорт родители должны были поехать сами — их никто непровожал. Берни повернулся к отцу, чтобы на прощание пожать ему руку, ивстретился с ним взглядом. Он вдруг вспомнил то время, когда был совсем ещеребенком… Как он любил своего папу… Однажды летом они поехали ловить рыбу вНовую Англию… Ему было тогда лет пять, не больше… Отец, мгновенно понявший егонастроение, нежно обнял Берни, и тот уже не смог сдержать слез. Матьотвернулась.

Отец вывел его на улицу. Они стояли под ночными небесамибесконечно долго.

— Ты зря стесняешься своих слез, сынок… — сказал отец,сам вытирая глаза.

Да, сейчас ему не мог помочь никто. Берни прекрасно понималэто… В конце концов он попрощался с родителями, поблагодарив их за все, что онисделали для него и для Лиз, и вернулся домой. Лиз уже лежала в кровати. На нейбыл один из париков, подаренных матерью. Теперь она носила их уже постоянно,над чем он порой подтрунивал, хотя в глубине души корил себя за то, что недогадался купить парики сам. Лиз очень любила их и постоянно говорила о них сДжейн.

— Нет, мамочка, мне больше нравится тот, длинный… — ,говорила Джейн, улыбаясь. — С вьющимися волосами ты такая смешная!

В любом случае, Лиз перестала стесняться самой себя, и этобыло главное.

— Как твои мама и папа? — Она вопросительнопосмотрела на Берни. — Долго ты их провожал.

— Мы немного выпили. — Он виновато потупился,пытаясь скрыть свою печаль. — Ты ведь знаешь мою маму — разве она можеттак просто отпустить своего ребенка?

Он погладил Лиз по руке и пошел переодеваться. Когда он легв кровать, Лиз уже спала. Берни долго сидел, прислушиваясь к ее затрудненномудыханию. С тех пор как Лиз был поставлен диагноз, прошло уже три месяца. Онапродолжала мужественно бороться с недугом, хотя, по мнению доктора, это было нестолько ее заслугой, сколько следствием химиотерапии. Впрочем, это уже не имелозначения. Берни видел, что Лиз становится хуже. Ее делавшиеся огромными глазазападали все глубже, лицо все больше заострялось, ей стало трудно дышать, онапотеряла в весе… И все же, несмотря ни на что, они обязаны были бороться допоследнего — Берни повторял это Лиз снова и снова.

Этой ночью ему привиделось, будто она отправляется впутешествие, он же пытается остановить, помешать ей.